Михаил Балбачан - Шахта

– А Рубакин всегда – за! – громыхнул тот. – Ты молодчага, Слепко. Вот теперь прямо тебе скажу – не доверял я тебе! А Кузька, он сразу сказал, что потянешь! И меня уговорил. Так что – давай! Ты теперь у нас наипервейший передовик, а стройка твоя – главнейший по тресту объект. Нарком только о ней и спрашивает. Значит, за четыре года сдюжишь? Ну, брат, удружил так удружил! Только вот что, бумажку составь, обязательство, вроде как предложение от рабочего класса пятилетку выполнить за четыре года и так далее.

– Соцобязательство, – поправил Климов, – общее собрание проведете с Кротовым. Нет, лучше уж я сам ему сегодня звякну.

– Договорились! – припечатал Рубакин, прикуривая от климовской папиросы. – А мы, со своей стороны, это ваше обязательство как нужно оформим и наверх двинем. Здоровы будьте, товарищи.

Вышли на улицу. Только что начал накрапывать мелкий дождик.

– Что вы об этом думаете? – взволнованно мяукнул Евгений. – Ведь полнейшее же безобразие! Рубакин дошел до крайней степени дурости и разложения, а мерзавец Кузьмин ему всячески потакает!

– И академик из Москвы ему тоже потакает? Не знаю. Может, ерунда все это, а может, и нет. Ты можешь научно доказать, что у них ничего не выйдет? Молчишь? Молод ты еще, Евгений Семеныч. Когда на двенадцатой пожар был, некоторым только нескольких метров не хватило до клети добежать. Секунд, каких-нибудь, представляешь?

– Но он же там голый в кабинете! Рядом люди, секретарша!

– А что ж ему – одетым нырять? Хотя... тут ты, пожалуй, прав. Скажу, пускай в нерабочее время своей наукой занимаются. Брось, не кручинься! Главное, поддержали они нас. Рубакин, заметь, очень непрост, но если уж сказал – как отрезал. Верить ему можно. А Кузьмин мне и самому не больно нравится, но ведь дело-то знает! Не согласен?

– Да согласен я…

– А раз так, то и ладно. Думаешь, ты у нас один рискуешь? Нет, дорогой. Вместе с тобой и я, и Рубакин с Кузьминым головы в петлю суем.

– Я не думал…

– Ты подумай, не помешает! – засмеялся Климов. – С жильем-то как?

– Работаем.

– Ну работайте, работайте…

Секретарь вяло махнул рукой и заковылял в райком, резко отмахивая на ходу правой рукой. Слепко хмуро поглядел ему вслед и полез в пролетку. Парнишка, бывший в тот раз за кучера, сплюнул, чмокнул, шлепнул вожжами по толстой спине мерина, и экипаж, быстро набирая ход, покатился по мостовой.

Зябко запахнувшись в плащ-палатку, Евгений погрузился в раздумья. Мимо проплывали потемневшие от сырости дома, заборы и деревья. Уже на выезде из города он увидел на обочине высокую девушку в цветастом, прилипшем к телу платье, бредущую навстречу босиком с туфельками в руке. Другой рукой она держала над головой огромный лист лопуха. Когда они поравнялись, девушка вдруг открыто и очень пристально взглянула ему в глаза. Последние городские сараи скрылись едва за серой дождевой завесой, а Евгению уже казалось, что незнакомка посмотрела на него так, словно они давно уже были друзьями. И что никто никогда на него так не смотрел. Мысли, завихряясь, понеслись со скоростью необыкновенной, он не мог угнаться за ними. Он определенно понимал, что следует немедленно повернуть, догнать, найти ее, но почему-то не мог ни на что решиться, не мог даже пошевелиться в тугом коконе влажного плаща, а пролетка все удалялась и удалялась от города. «Вот жизнь собачья! Всегда так», – уныло успокоился он, когда мерин, хрипло дыша, остановился у дверей шахтоуправления.

Сотрудники Карасева закончили расчеты по измененному плану, и оказалось, что как бы там ни было, а за оставшиеся до нового года четыре месяца успеть нельзя. В лучшем случае, к апрелю, но и то если не будет крупных срывов. Такой вариант никого не устраивал. Евгений думал трое суток, но надумал только перебрасывать по мере надобности людей и ресурсы со второстепенных участков, на прорывные. Начать, например, со склада лесоматериалов, частично оголив бытовой корпус и проходку выработок, потом сконцентрироваться как раз на проходке, а завершить все прокладкой железнодорожной ветки и той же треклятой бытовкой. Карасев предложил временно привлечь пенсионеров и вообще всех, кого удастся собрать. Пересчитали, подскребли по всем сусекам и дожали-таки график до первого января. Только был тот график совершенно утопическим, поскольку ситуация со стройматериалами сложилась аховая. То есть не было их. При всей надежде на Климова, рассчитывать на какие-то поставки раньше, чем через два месяца, не приходилось. Одно это ставило жирный крест на всем проекте.

Во время очередного совместного пережевывания безнадежного положения Карасев как бы вскользь заметил, что ему кажется, на складах могло случайно заваляться немного кирпича. Незамедлительно был вызван Фоменко, который, усмехаясь в бороду, объяснил, что в его образцовом хозяйстве ничего заваляться не может. Но Слепко засек просто-таки зверский взгляд, мельком брошенный завхозом на Карасева, и без того бледного до синевы. Ничего не понимая, он решил действовать хитро и потребовал предъявить документы. Завхоз мигом выложил кипу ведомостей, актов и накладных. Из них со всей определенностью следовало, что кирпича оставалось девяносто восемь штук. Явно обескураженному начальнику строительства оставалось только развести руками, а вальяжный Фоменко покровительственно пообещал, что он лично не допустит поругания родной шахты и на той неделе все необходимое из треста выбьет, чего бы это ему ни стоило. Жизнь свою, можно сказать, положит на алтарь. Коварно поблагодарив распустившего павлиний хвост завхоза и не глядя на окончательно скисшего зама, Слепко предложил прогуляться на склад стройматериалов. В смысле – просто воздухом подышать, а заодно и полюбоваться, как там и что. Как он и предполагал, найти нужные ключи не представлялось никакой возможности. Любезно улыбающийся Слепко целых три минуты слушал совершенно правдоподобные объяснения насчет заболевшей Марь Иванны, после чего поставил вопрос ребром. Говорил он с Фоменко необычайно дружелюбно, даже шутливо. И тот попался. Вместо того чтобы рысью бежать домой, выкапывать в огороде заветную жестянку и сразу же на вокзал, а там – как ветер в поле – на Дальний Восток или в Среднюю Азию с фальшивой справкой Загорянского сельсовета на имя колхозника Сидорова, вместо всего этого Фоменко как дурак принес ключи. Кирпича на складе оказалось не девяносто восемь штук и даже не девяносто восемь тысяч. Кирпича там оказалось немерено. И прочих стройматериалов тоже. Включая цемент, оконное стекло, линолеум и многие иные, просто-таки невиданные вещи, никакого отношения к шахте не имевшие, вроде целого штабеля отрезов ситца. Не слушая больше завхоза, бубнившего что-то о пользе экономии, Слепко широко зашагал назад, в контору. Тогда, уразумев, какой оборот принимает дело, Фоменко зашептал, что кое-кто может попасть в очень неприятный переплет, поскольку имеются большие люди, которые не простят. Все еще улыбаясь, начальник шахты снял телефонную трубку и попросил девушку соединить его с начальником райотдела НКВД. Услышав знакомый шепелявый голос – у того была неудачная вставная челюсть, – Евгений спокойно, по-деловому доложил, что вместе со своим заместителем Карасевым только что выявил шайку вредителей, причем был пойман с поличным заместитель начальника шахты по хозяйственной части гражданин Фоменко. Получив всенепременнейшее заверение, что наряд уже выезжает, он медленно положил трубку и тогда только ненавидяще уставился прямо в выпуклые зенки «государя-императора». Тот замычал нечленораздельно и выскочил в коридор.