Ирина Аллен - Другая Белая

В середине апреля Марина собиралась в Голландию, виза в Бенилюкс была получена. Сказала об этом гостям, те в два голоса:

— А в Бельгию собираетесь?

— Нет, в Бельгию как-то никто не пригласил.

— Мы вас приглашаем: быть в Голландии и не увидеть Бельгии!

— Спасибо, с удовольствием.

Жаль было прерывать разговор, но на вечер были куплены три билета на «Жизель». Гостям надо было немного отдохнуть. Потом сын повез их в театр.

Муж уселся перед телевизором. Марина начистила картошку, вынула из холодильника уже почти размороженное мясо, присела отдохнуть и осмыслить события дня. Внешне она была спокойна, но внутри… такой напор страстей, что еле сдерживалась, чтобы не совершить какую-нибудь глупость — заорать, как вождь краснокожих, или запеть в голос: «В этой шали я с ним повстречалась!»

Что сей сон означает? Влюбилась с первого взгляда? Так не бывает! А если это ответ на ее мольбы? «Просите, и дано будет вам…»

Если так, то ее ангел-хранитель ну просто о-оччень расстарался… А, может быть, это дела не ангела, а его вечного антипода с левого плеча?! Мол, просила? Так вот тебе, что просила, — из стран неведомых, красивый и женатый. Недосягаем — по этой причине в нем не разочаруешься. Люби его и мучайся! Ну что же, предупреждена — почти что вооружена.

С таким воинственным настроением она открыла дверь сыну и гостям, вернувшимся из театра. Взглянула на Мартина мельком — вооружаться расхотелось. И снова за шумным столом — к ним присоединился младший сын со своей девочкой — она и он были одни. Оборачивалась к нему, чтобы предложить «вот этот еще салат, please…» Это же просто невозможно, чтобы у человека так сияли глаза… Какого они цвета? Должно быть, карие, но Марина видела только сияние под темными красиво очерченными бровями.

Утром пришло такси, и бельгийские гости, расцеловав хозяев в обе щеки, уехали.

Тюльпаны, которые Марина приняла из рук Мартина, стояли необычайно долго и, срезанные, казалось, проживали все этапы своей цветочной жизни — от свежих как бы застывших в строю цветочков-«солдатиков» с одинаково аккуратными маленькими головками и прижатыми к стеблю листьями до роскошных полностью распустившихся красных чаш в буйстве причудливо изогнутых листьев. Каждый день подходила проверить, не осыпались ли? Нет. Застыли в прощальном грациозном танце, но умирать не хотели.

Рейс на Амстердам был вечерний, в Шереметьево немноголюдно. Марина летела одна: муж работал в «ящике» и был невыездным. А если бы и был выездным, денег на двоих все равно бы не хватило. Он провожал, ждали объявления о начале регистрации, и она поднывала: «Не хочу лететь, я ведь этих людей почти не знаю. Целые три недели! Господи, скорей бы пролетели и — домой». В Европу она летела впервые. До этого была только в Индии с группой музейщиков.

Все страхи улетучились в первый же вечер. Из окна самолета Марина видела почти прямую линию из ярких огоньков — как выяснилось, дорогу, пересекавшую Голландию с запада на восток. В аэропорту Схипхол ее встречали знакомые — Ине и Хенк с розой в целлофане. Они повезли ее по этой дороге в маленький городок почти на границе с Германией. Здесь ей предстояло прожить первую неделю. Хенк был директором сразу двух школ (администрация экономила), Ине — учительницей английского языка. Дома ждали их дети — сын и дочь. Встретили сердечно. Пили ароматный чай у необычного круглого камина, встроенного в пилон посредине гостиной. Было тепло и уютно.

Утром Марина спустилась в гостиную и ахнула: вчера вечером здесь была комната с задернутыми шторами, а сегодня стен нет, вокруг зелень сада. Стены, конечно, были на своих местах, но одна из них — стеклянная и раздвижная, вторая с окнами от пола до потолка, а в углу третьей помещалась стеклянная дверь в этот зеленый мир. Через нее Марина вышла в сад, где хозяева трудились на грядках. Чуть дальше стоял сарайчик, а в нем — разноцветные куры. Натуральное хозяйство: все свое, все «органическое». Кирпичный дом — и тот построен своими руками.

После завтрака повезли смотреть городок — маленький, каменный, вымытый, никаких плевков на тротуарах. Культ чистоты, основанный на культе труда. Нечто подобное она и ожидала, недаром с детства любила «малых голландцев», но одно дело видеть это в Эрмитаже и совсем другое — в жизни. Первая реакция Марины: «Ребята, так не живут, это — не нормальная жизнь, а сцена с декорациями». Голландцы рассмеялись: в этих «декорациях» они чувствовали себя вполне комфортно. Сами себе этот комфорт и создавали, им и гордились. Сияющие чистотой огромные окна, никогда не зашторенные днем, открывали любопытному взору уют и чистоту дома — смотрите, как мы живем, нам нечего скрывать. Вокруг маленькие, семейные магазинчики. У мясника (это довольно грубое русское слово, отягощенное к тому же какими-то неприятными ассоциациями, не подходило молодому приветливому парню) Ине купила небольшой кусочек мяса и получила какую-то марку. В маленькой булочной хлеб, булки, яблочные пирожные, клубничный торт и великое множество аппетитно пахнувших плюшек и ватрушек выпекалось всего двумя людьми — мужем и женой, рано поутру.

После прогулки приехали домой обедать. Ине позвала Марину на кухню и показала лист бумаги, с двух сторон оклеенный марками. Внизу оставалось небольшое место.

— Вот когда я заклею лист до конца и отнесу его мяснику, то получу бесплатно такой же кусок мяса, какой купила сегодня, — с гордостью за свою хозяйственность разъяснила Ине.

Марина мысленно посчитала, сколько месяцев прекрасная голландка приклеивала эти марки, и в душе пророс протест, который она, конечно, оставила при себе: «Да я бы сама заплатила за все марки разом, чтобы только их не клеить! Нельзя же так унижать себя! А думать когда, если все время клеить!»

Если вспомнить, каким беспросветно нищим был быт в родном отечестве, еще недавно шедшем к построению коммунизма для всех и построившего-таки его для отдельной группы товарищей, то Маринин снобизм выглядел, может быть, и неуместным. Но есть же пределы! Да, быт в родном отечестве убог, но бытие бьет через край. И Марина не уставая пропагандировала их кухонные посиделки и споры о духовном и вечном под картошку и водку с селедкой! Здесь, в процветающей Голландии, было, по ее мнению, изобилие быта, но дефицит бытия. Общество потребителей, что с них возьмешь! Скольких маленьких радостей они не имели счастья испытать?!

— Вот вы, например, можете почувствовать себя счастливыми, купив четыреста граммов сыра? А если два раза по четыреста? А если три?!

Вопрос застал хозяев врасплох, но Хенк опомнился и расхохотался первым, Ине еще додумывала…

Правда, и Марине часто приходилось как-то отвечать на нелегкие вопросы.