Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

Солдаты пели однообразно, как перезвон колоколов. Полак, Ред и Минетта сидели вместе на корме. При каждой паузе Полак надувал щеки и издавал «уа-а, уа-а-а», подражая звуку трубы с сурдинкой. Постепенно остальные начали следовать его примеру.

— А где Уилсон? — хрипло спросил кто-то, и все на мгновение замолкли.

Они слышали о его смерти, но это как-то не отложилось в их сознании. И только сейчас они вдруг поняли, что он умер. Это поразило всех и вернуло к привычной реальности войны и смерти, и песня прервалась на полуслове.

— Мне будет скучно без этого чертяки, — заявил Полак.

— А-а, брось ты, все это обычно, — пробормотал Ред. — Ребята появляются и исчезают… Пройдет время, и ты даже не вспомнишь, как кого звали.

Катер обогнул небольшой мыс, и теперь они увидели гору Анака.

Она казалась недосягаемой.

— Ребята, неужели мы взбирались на нее? — спросил Вайман.

Люди стояли у борта, указывая друг другу на скаты горы и споря, поднимались ли они на тот или другой хребет. Они прониклись неожиданной гордостью за самих себя.

— Да, здорова, проклятая!

— А мы ведь добрались почти до самой верхушки.

Они уже думали, как будут рассказывать об этом своим приятелям из других взводов.

— Мы просто-напросто сбились с пути в этой суматохе.

— Да, конечно.

И это тоже понравилось всем. (Заключительные забавные эпизоды, обычно венчающие рассказ.)

Крофт пристально смотрел на гору. Она казалась ему похожей на священного слона, который стоял высоко над джунглями и холмами, погруженный в свои мысли. Она была чистой и далекой и в солнечных лучах уходящего дня выглядела бархатисто-зеленой, с голубыми и коричневыми скалистыми скатами, не имеющими ничего общего с душными джунглями внизу. Его снова жгла прежняя мучительная страсть. К горлу подступил комок, и он не мог произнести ни слова, им опять овладело знакомое и в то же время необъяснимое состояние, которое всегда появлялось у него при виде этой горы. Покорить ее!

Он потерпел поражение, и это причиняло ему жгучую боль. Никогда у него больше не будет возможности подняться на эту гору.

Крофт все еще сомневался и несколько раз задавался вопросом, смог бы он подняться на нее. Вновь им овладело беспокойство и страх, как и тогда, когда он карабкался по скалистой лестнице.

Если бы он шел один, никто бы ему не мешал и не сдерживал его.

Но внезапно он понял, что не мог бы пойти один, без людей. Пустые голые холмы лишили бы мужества любого человека.

Через несколько часов они вернутся назад. В темноте будут устанавливать свои палатки и, возможно, получат по кружке горячего кофе. А завтра снова начнется бесконечная скучная рутина трудных и бедных событиями дней. Разведка казалась уже чем-то далеким и нереальным, но таким же нереальным был для них сейчас и бивачный лагерь. В армии все было нереальным.

Крофт по-прежнему смотрел на гору. Он лишился ее, лишился возможности сделать какое-то мучительное открытие в самом себе.

И не только в себе.

В жизни вообще. Во всем.

Что мы будем делать, когда вернемся домой? (Иногда об этом говорят вслух, но большей частью думают про себя.)

Ред. Буду заниматься теми же проклятыми делами, что и прежде. А что же еще делать?

Браун. Когда мы прибудем в Сан-Франциско, я получу все свое жалованье и устрою такую попойку, какой этот город еще не видывал. Потом перехвачу какую-нибудь проститутку и целых две недели не буду делать ничего, только спать с ней и пить. Потом, не торопясь, отправлюсь к себе домой в Канзас. Буду останавливаться по пути, когда мне этого чертовски захочется, чтобы как следует кутнуть. А потом загляну к своей жене. Я не скажу ей заранее, что еду; я ей устрою маленький сюрприз. Прихвачу с собой свидетелей и, клянусь, вышвырну ее из дома. На виду у всех. У нас тут такое… Застряли здесь бог знает насколько, и никто не знает, когда получит эту маленькую хреновину в лоб. Только ждешь и исходишь потом. И узнаешь о себе такие вещи, которые, ей богу, не стоят того, чтобы их узнавать.

Галлахер. Все, что я знаю, — это то, что есть проклятый счет, который должен быть оплачен. Он должен быть оплачен. И кто-то должен будет платить по нему, кто-то будет вбивать кое-что в головы поганых гражданских крыс.

Гольдстейн. О, я прямо-таки вижу, как возвращаюсь домой. Это будет ранним утром, я возьму такси у вокзала Гранд-Сентрал и проеду на нем весь путь до нашего дома в Флэтбуше. Потом поднимусь по лестнице и позвоню. Натали будет гадать, кто это, потом подойдет к двери и спросит… О, я не знаю, что будет дальше. Будет так много времени…

Мартинес. Поеду в Сан-Антонио. Может, навещу свою родню. Поброжу по городу. Очень хороши девчонки-мексиканки в Сан-Антонио. У меня будет много пачек денег. И медалей. Буду ходить в церковь — ведь я убил слишком много проклятых япошек. Не знаю, может, останусь в армии. Хорошего в ней мало, но зато большое жалованье.

Минетта. Я буду подходить к каждому проклятому офицеру в форме и говорить ему: «Паразит». Каждому, и прямо на Бродвее. Хочу, чтобы все знали, что собой представляет эта проклятая армия.

Крофт. Думать об этих вещах — напрасная трата времени. Война еще будет продолжаться.

Операция по прочесыванию местности прошла необычайно успешно. Спустя неделю после прорыва линии Тойяку остатки японских войск на Анопопее были расчленены на сотню, а затем на тысячу мелких групп. Их боевой порядок полностью распался; сначала оказались отрезанными батальоны, потом роты и, наконец, взводы и отделения. В конце концов группами по пять, три и два человека японцы укрылись в джунглях, пытаясь избежать многочисленных американских патрулей. К концу боевых действии цифры потерь были невероятными. На пятый день было убито двести семьдесят восемь японцев и два американца. На восьмой день, самый результативный день боевых действий, японцы потеряли восемьсот двадцать одного человека убитыми, девять солдат попали в плен; потери же американцев составили всего три солдата убитыми.

С монотонной регулярностью появлялись сводки, лаконичные, скупые и не совсем точные:

«Генерал Макартур объявил сегодня об официальном завершении боев за Анопопей. Прочесывание местности продолжается».

«Американские войска под командованием генерал-майора Эдварда Каммингса сегодня объявили о захвате пяти опорных пунктов противника, крупных запасов продовольствия и боеприпасов. Прочесывание местности продолжается».

На стол Каммингса продолжали поступать удивительные донесения. При допросе немногочисленных пленных выяснилось, что более месяца японские войска получали продукты питания в половинном размере, а ко времени прорыва обороны запасы продовольствия были почти все израсходованы. Японский продовольственный склад был уничтожен огнем артиллерии пять недель назад, но никто об этом не знал. Запасы медикаментов у них были на исходе, на отдельных участках линии Тойяку по полтора-два месяца не велись работы по восстановлению поврежденных оборонительных сооружений. И наконец, выяснилось, что за неделю до последней атаки у японцев почти кончились боеприпасы.