Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати

– И что вы хотите, чтобы я сказал?

– Ах, какая разница, это несущественно! Просто чтоб подтвердить, что это ее номер. Вы ведь знаете ее голос, не так ли?

– Знаю.

– Ну вот и еще одна причина, почему не звонит Гилберт!

– А если ее нет дома? То есть если телефон верен, но просто в данный момент ее нет дома, ведь такое может быть?

– Тогда попробуйте позвонить позже.

– А если она дома?

– Тогда я пойму, что она дома. Что это ее номер. И смогу кое-что предпринять, скажем, написать ей письмо и высказать все, что о ней думаю.

– Значит, вам известно ее имя? Но почему бы вам просто не позвонить ей и не спросить, не она ли у телефона? А если писать – адрес надо знать, не телефонный же номер! Хотя она все равно не станет письмо читать.

– Ничего подобного, станет! Вы, очевидно, очень плохо знаете женщин. Что вы, она будет его читать, пока не выучит, стерва, все наизусть, только после этого выбросит и сделает вид, что знать ничего о нем не знает. Или запрячет куда-нибудь для сохранности. Даже, возможно, позвонит сюда и, услышав женский голос, вмиг положит трубку, чтобы я не узнала, кто звонит.

– Эта непохожа на других женщин, да и как без адреса писать письмо!

– Непохожа? О, не верьте этому, дорогой мой! Все мы, женщины, из одного теста. Гилберт узнал телефон для меня – но не спрашивайте как.

– Ну, если предположить, что человек имеет под рукой телефонный справочник и знает расположение букв в алфавите, это нетрудно.

– В справочнике, Дуглас, ее телефона нет. Но Гилберт все-таки умудрился выяснить адрес; он просто чудо, знаете ли. Вам до него далеко.

– Сожалею, – сказал я, бросая на телефонный аппарат злобный взгляд, так как мы уже стояли в коридоре. – Какой номер?

С быстротой снайпера Китти, ни слова не говоря, извлекла бумажку из кармана своего платья-халата, видно, заведомо исключив, что наше совместное продвижение к цели может иметь предварительный или неконкретный характер.

– И что мне сказать?

– Я же говорю, что в голову придет. Просто убедитесь, что подошла она.

– Угу, понимаю, я понял. Ну да! Скажу, что в голову придет.

Я потянулся к трубке. Китти не сводила с меня глаз, манерно сцепив перед собой руки, как отпетый нечестивец во время брачной церемонии. Оставив всякую надежду на то, что она уйдет, и даже предпочитая видеть ее перед собой, чем слышать, как она дышит в трубку параллельного аппарата в соседней комнате, я набрал номер. Шансы попасть не туда были, безусловно, весьма велики, включая большую вероятность нарваться на номер, по которому сообщают точное время, или на кошерную лавку в Бронксе, включая возможность вообще не услышать гудков, мгновенно встроиться в разговор между психиатром и его пациентом и тому подобное, не говоря уже о большой вероятности, что абонент на том конце не уплатил за телефон, что дома нет ни Сильвии, ни ее соседки, что Сильвия удивит меня какими-то новыми фокусами. Тем не менее я даже не слишком удивился, когда после двух гудков трубку на дальнем конце подняли, и топорное пиликанье на скрипке ударило мне по барабанной перепонке. В трубке раздался женский голос.

– Фред дома? – спросил я.

– Что? Да говорите же громче, черт побери!

– Фред дома?

– Катись ты в жопу!

Я положил трубку на рычаг и сказал Китти:

– Это она!

– Спасибо, милый Дуглас! Теперь мне пора. Пойду переоденусь. Найдите Гилберта и скажите, чтоб через час заказал мне такси к «Двум пивоварам». Мы с вами пройдемся туда пешком. Вы ведь не возражаете, чтоб пообедать в пабе? Поверьте, это очень приличное место. Они все готовят по собственным рецептам. Зачем, чтоб у нас за спинами все время маячили Крис с Пенни и все прочие? Потом у меня будут дела в городе, а таксист отвезет вас куда скажете. Я сейчас.

Я почувствовал, что у меня вот-вот, как от сильного удара, отлетит назад голова, но удержал ее на месте:

– Гилберт сказал, что здесь у вас такси достать невозможно.

– Достанет, если захочет. Непременно скажите, что это для меня.

Китти удалилась вверх по изгибу лестницы, а я не успел у нее спросить, как найти Гилберта; но через мгновение он и сам показался на пороге одной из комнат. В пупырчатом пиджаке и брюках из какого-то замысловатого твида он по-прежнему имел помятый вид, как и пару дней назад. Был сдержан. Согласился удовлетворить просьбу насчет такси с некоторой долей раздражения, как не отвечавшую его высокому призванию. После паузы он сказал:

– Не будете ли добры прямо сейчас зайти к Пенни? Я сказал, что вы приехали. Она наверху, вторая комната слева. Я был бы вам чрезвычайно признателен.

– Если она сделает попытку меня турнуть, сопротивляться я не стану.

– Такого не случится.

И верно. Пенни в свободном алом балахоне, с бледно-желтой косынкой и в простых сандалиях, поразительно своим видом напоминая иллюстрацию из Библии викторианской эпохи, стояла спиной к окну с видом на большую поляну, отороченную вдали полосой деревьев. Я ожидал было застать ее валявшейся на незастеленной кровати среди окурков марихуаны и пустых бутылок из-под кока-колы и был слегка поражен опрятным видом ее комнаты, пока до меня не дошло, что здесь обитает и Гилберт. Хотя опрятность не совсем точное определение: комната своей недостаточной, невзирая на наличие кое-какой мебели, заполненностью напоминала пустоватый гостиничный номер, куда Пенни только что вошла, но вещи ее еще не внесли.

– Привет! – сказал я. – Как дела?

– Отлично.

Ее глаза казались если не голубее, то, во всяком случае, громадней обычного. Не сводя с меня глаз, она быстро подошла к постели, взметнув за собой штору, и взялась за покрывало.

– Зачем это? – невольно вырвалось у меня.

– Ну вот тебе на! Есть кровать, есть я, есть ты, и больше ни-ко-го, мы одни. Что значит «зачем»?

– Так уж «никого»! А как же Гилберт, Китти и бог его знает кто тут еще у вас в доме! Мне лично не кажется, что мы одни.

– На двери есть задвижка. Хотя, разумеется, согласно правилам номер восемьдесят два пункт «це» Общества Фу-ты-ну-ты-боже-мой, джентльмен не должен прикасаться к леди, если данная леди, демонстрируя бесстыдство, сделает первый шаг.

– На днях ты сделала первый шаг, и я позволил себе даже больше, чем прикоснуться.

– Ну и в чем же дело? О чем спорим?

– Тебя на это Гилберт подбил! – сказал я, попутно удивляясь, до чего нагло и неубедительно это звучит.

– Чего ж тебе беспокоиться? Не хочешь, так и скажи! Смелее!

Едва я спросил «зачем», Пенни отняла руки от покрывала и теперь стояла, слегка отвернувшись и вроде бы глядя в окно на дальние деревья. Мой взгляд задержался на ее одеянии в духе «чад Израилиевых», в особенности на верхней его части, ввиду бесформенности которого невозможно было определить, кто под ним: ребенок, гетера, прабабушка? Я понял, почему Пенни так оделась, обнаружив объяснение своей странной пассивности: ведь до сих пор я не только не стянул с Пенни ее хламиду, но даже не порывался этого сделать. И снова непроизвольно ляпнул: