Бернар Кирини - Кровожадные сказки

Впрочем, эти заметки не имеют целью описать способы хозяйствования и выживания племени йапу: нас интересует его язык. Вот как обстоит дело в этой области. Я уже говорил, что антропологи объявили язык йапу непостижимым; правильнее будет назвать его абсурдным. Большую часть словаря йапу еще предстоит расшифровать, но значение наиболее употребимых терминов известно. Не удавалось понять, как словосочетания складываются в конкретные смыслы. Создается впечатление, что йапу употребляют слова совершенно произвольно и смысл фраз практически не зависит от используемых слов, что, безусловно, поразительно. Именно по этой причине Маргарет Маркер объявила йапу сумасшедшими: они и впрямь напоминают безумцев, утративших понятие языка. Проголодавшись, они могут сказать «Я голоден» или… «Одолжите мне ваш зонт» — и будут свято уверены, что вы их поймете. Гроос пишет: «Всегда можно понять, что говорят йапу, но редко — что они хотят сказать. В их языке означающее и означаемое расходятся, не солидаризируются настолько, что могут составлять несметное число возможностей — если вообще есть границы этих возможностей, что нам и нужно понять. Судя по всему, в этом хаосе существуют ориентиры — ориентиры, за которые можно зацепиться, чтобы начать изучение; я имею в виду, что некоторое количество слов лишены амбивалентности и имеют единственное значение (что очень благотворно для рассудка). Остальная же, б о льшая, часть слов употребляется совершенно бессвязно, в полном противоречии с элементарными правилами лингвистики. Когда йапу произносит фразу, состоящую из более чем трех слов, в ней почти наверняка будет лишающая ее всякого смысла абсурдность. У вас опускаются руки, вы выглядите полным идиотом, а он смотрит на вас с жалостливым участием и думает, что белый человек — ужасный тугодум».

Трудность языка йапу тем более велика, что в их речи напрочь отсутствует интонация. Со стороны это выглядит очень странно: независимо от темы, контекста и обстановки они всегда говорят бесцветным, монотонным голосом, произнося все мирно-невозмутимым тоном, в связи с чем единственный способ определить настроение йапу — это взглянуть на его лицо, хотя лица йапу чаще всего крайне невыразительны. Еще более странным является то обстоятельство, что йапу неведомы вопросительные и восклицательные формы. Спрашивая, как вы поживаете, я меняю интонацию, чтобы вы были уверены, что это вопрос. У йапу все не так: понять на слух, задают они вопрос, отдают приказ, раскрывают секрет или рассказывают анекдот, совершенно невозможно. Все дело в восприимчивости. Однажды я наблюдал, как две женщины сосредоточенно лущили личинок жуков и разговаривали, не глядя друг на друга. Одна три раза повторила другой ту же самую фразу — теми же словами и тем же тоном; прокрути мы этот отрывок трижды на магнитофоне, результат вышел бы совершенно такой же. В первый раз собеседница говорившей рассмеялась, и я решил, что она услышала хорошую шутку; во второй раз она подняла брови и задумалась; в последний же — разозлилась, словно ее несправедливо в чем-то упрекнули. Я приложил массу усилий, но так и не сумел разобраться, почему послание приобретало разные значения, и даже задался вопросом, не наделены ли йапу даром читать мысли себе подобных, что компенсирует идиотичность их языка.

Несмотря на все свои потрясающие эмпатические способности, йапу часто неверно интерпретируют смысл сказанного. Вообще-то по большей части они понимают все ровным счетом наоборот, а посему делают не то, о чем их просят, и никогда сразу не отвечают на вопросы, которые им задают. В этом-то и заключается их секрет, ключ к разгадке тайны.

Несколько лет назад бельгийский исследователь Пьер Гулд выдвинул оригинальную гипотезу, объясняющую аберрации языка йапу: по его мнению, склонность йапу заменять одно слово другим сходно со вполне определенным типом дискурса — поэзией. «Я не вижу иного объяснения очевидной абсурдности языка йапу, — пишет Гулд. — Йапу — прирожденные поэты, прежде времени придумавшие сюрреализм; всякий раз, открывая рот, они словно бы затевают игру в слова, в которой каждый участник дополняет фразу, не зная, что написал предыдущий игрок. Мы, представители западной цивилизации, сочиняем сказки и стихи, чтобы вернуть загадочность нашему пресыщенному, разочаровавшемуся миру, йапу же самым естественным образом купаются в литературном вымысле, сами того не понимая, поскольку живут так от века. С этой точки зрения я считаю йапу образцом, отрывки из их бесед следовало бы изучать в наших школах».

Ученые собратья Гулда восприняли его слова как шутку, а он между тем был предельно серьезен и поразительно близок к истине, но, по моему мнению, заблуждался относительно глубинного смысла глупости йапу. В действительности йапу — язык не поэтов, а весельчаков-затейников. Каким бы странным это ни казалось, йапу нравится совершать ошибки, они даже придают им некий священный смысл. Я насчитал в их языке сорок восемь слов, обозначающих понятие «квипрокво»: некоторые из них выражают все нюансы «недоразумения» — от путаницы в фактах до смешения в лицах, перестановки в датах и двусмысленности намерений. Французскому языку до языка йапу ох как далеко! Сначала я считал, что слово «квипрокво» йапу используют как междометие или паузу, но потом понял: путаница у йапу наделена совершенно определенной социальной функцией. Пьеру Гулду, называвшему йапу «поэтами по рождению», возражу, что они, скорее, комики, сами того не ведающие; их жизнь — своего рода вечный водевиль, в котором самое мелкое, повседневное событие может обернуться чередой недоразумений. Скажем прямо: ошибка, недоразумение, племенная война и каннибализм — четыре столпа, на которых покоится общество йапу. Этнологи скажут, что общество не может строиться на основе недоразумения — как не может воспроизводиться социум, где запрещены гетеросексуальные отношения (такой социум не просуществует дольше жизни одного поколения), но я продолжаю утверждать: общество йапу основано на недоразумениях и йапу творят их всеми силами и в любых обстоятельствах. Отсюда особенности йапу: недоразумение — базовая ценность общества, поэтому язык должен отвечать требованиям максимальной запутанности. Проиллюстрирую это утверждение одним, но самым ярким примером — именами.

В племени йапу, как и повсюду в мире, родители дают имена своим детям. Но они используют не броские перифразы и преувеличительные выражения, как их соседи мипибос, а самые что ни на есть банальные слова, причем особую любовь питают к местоимениям. Для полной ясности буду рассуждать на французском; согласования окажутся минимальными, а понимание максимально облегчится.