Николай Бахрошин - Фиолетовый гном

По тем добропорядочным временам история получилась громкая и скандальная, помнил Серега. За это даже сняли директора школы. Серега, хоть и был совсем маленьким, но хорошо его запомнил. Мужчина богатырского роста и в строгих роговых очках. Им, младшеклассникам, он казался просто великаном. Они пугались его даже издали. Но он был добрым. Серега это точно знал.

Однажды Серега прилепил к стенке присоску и отодрал ее вместе с куском штукатурки. Директор как раз проходил мимо. Серега испугался, думал, все, конец ему пришел прямо на месте. А тот ничего не сказал, только по голове его погладил. Даже странно, показалось Сереге, такой огромный и такой добрый…

Новую директрису ненавидела вся школа. Раньше она была завучем. Ее уже тогда ненавидели. Она была вредной. От вредности даже сохранила девичью стройность фигуры, казалось им. Преподавала она алгебру и геометрию. Директриса – это такая крыса, которая бегает по углам и делит школьников пополам. Это они придумали. Когда начали изучать геометрию. Впрочем, до них наверняка говорили то же самое…

Когда Серега подрос, он несколько раз побывал в кабинете у директрисы за всякие провинности. Она не повышала голоса, не кричала на учеников, она их отчитывала. Долго и нудно, часами, выматывая душу, как зубная боль. А в конце доставала большую черную тетрадь, куда записывала, кто и что натворил. Говорила, вот придет вам время вступать в комсомол, поступать в институт, получать характеристики… Вот тогда все ваши провинности и припомнятся! Вы все, мол, в этой тетради как на ладони! И кто ножницы в классную доску кидал, и кто ведро с водой пристроил над дверью, и кто курил в школьном туалете…

Вредная все-таки была тетка. Впоследствии, вспоминая ее, Серега думал, может, она была старой девой?

Серега окончательно перестал быть Тюбисраем к седьмому классу. Стал просто Кузей. Ничуть не обидное прозвище. Он тогда вытянулся еще больше, много занимался спортом, начал расти не только вверх, но и вширь. Стал самым сильным не только в своем классе, но и в параллельных. Даже девяти-десятиклассники его больше не задевали.

Тренер по штанге был от него в восторге. Тренер по боксу относился к нему сдержаннее.

– Здоровый ты парень, – часто говорил ему тренер по боксу, – вырастешь, будешь совсем здоровым. И руки у тебя – кувалды, удар уже сейчас тяжелый, как у взрослого мужика… Только, скажу тебе без обид, чемпиона я из тебя не смогу сделать. Не возьмусь. Для настоящего бокса уровня мастеров чего-то в тебе не хватает… Игры, может быть… Куража, что-ли, как это цирковые называют. Слишком уж ты прямолинейный. Прешь, как бульдозер на стену, и все дела, только за счет здоровья выезжаешь…

Нет, Серега его не понимал тогда. Обижался даже. Он с одинаковым удовольствием занимался и боксом, и штангой. Тренировки, нагрузки радовали его сами по себе.

Хотя тренер по боксу был решительно против штанги. Штангистов он презрительно называл лаптями. Говорил, что штанга замедляет движения. Это был еще один минус против гипотетического Серегиного чемпионства.

Тренер-штангист презрительно называл боксеров бабочками. Этот обещал быстро сделать из Сереги мастера спорта, а то и чемпиона, если тот постарается. Подразумевалось, если Серега бросит бесполезный бокс и целенаправленно займется наращиванием мышечной массы.

Как-то раз тренер по штанге повел всю их группу на взрослые соревнования. Это был чемпионат СССР. Проходил он в спорткомплексе ЦСКА. Зал был красивый, хорошо оборудованный, но небольшой. Серегу удивило тогда, какая в зале стояла вонь. Оказалось, штангисты-чемпионы, поднимая свои рекордные веса, откровенно пердят. Очень даже отчетливо. Иногда на весь зал. Сначала их группа расположилась почти у самого помоста, но по мере накала спортивной борьбы, когда атмосфера в зале стала сгущаться, начала перекочевывать к задним рядам.

Нет, становиться штангистом Серега не хотел. Целенаправленно наращивать мышечную массу представлялось ему достаточно нудным занятием. Он вообще не связывал своего будущего со спортом. Просто помнил садиста Кучу и с удовольствием становился все сильнее и сильнее.

– Ты у меня мальчик простой, но добрый, – часто говорила мать, поглаживая его по голове.

Серега всю жизнь не любил, когда его гладят по голове. Шуршание собственных волос под чужой рукой раздражало, но мать, похоже, этого так никогда и не усвоила.

Простой, но добрый? С чего она взяла?

Маленький Серега быстро научился читать. Это, пожалуй, было единственное, чему он научился в школе с удовольствием.

Читать для себя он начал где-то со второго класса и очень скоро читал все подряд. Все что мог выкопать в школьной библиотеке. Ему все нравилось. Лучше – про всякие приключения. Запоем читал, другого слова не подобрать. Сколько раз приходил домой, разогревал оставленный матерью обед и открывал книгу, говоря себе, что только немножко почитает за обедом. С тем, чтобы через полчаса честно сесть за уроки. А потом – за окнами уже темно, мать вот-вот вернется с работы, а уроки, естественно, не сделаны.

Кошмар, конечно. Наваждение какое-то. Остается только наскоро разбросать учебники по столу и сделать вид, что ты занимался. Может, повезет, и у матери не будет сил его проверять. Она часто приходила с работы без сил. Чем дальше, тем чаще.

Так Серега стал твердой классной «камчаткой». Из тех, про которых сами учителя говорили – три пишем, два в уме. Впрочем, ничего другого от него никто и не ждал, это он уже тогда понимал. «Мальчик простой, но добрый…» «Звезд с неба не хватает…» «Старается, учится, как может, что с него взять…»

В общем, в школе было неинтересно. Если разобраться, думал потом Серега, все свое образование он получил из книг. Именно привычка к чтению дала ему правильную речь, и словарный запас, и фантазию, и логику, и способность к абстрактному мышлению. Впоследствии, общаясь порой с очень образованными людьми, признанными авторитетами не в распространенном криминальном смысле, а в более узком – научном, Сереге удавалось говорить с ними без всяких скидок на свое очень среднее образование…

Но с чего они все-таки дружно решили, что мальчик простой, как чертежи табуретки? Учителей, считавших его старательным, но туповатым, по крайней мере, можно было понять. Они отталкивались от успеваемости. От чего еще отталкиваться учителям в своих суждениях, регламентируемых отметками в классном журнале? В юности трудно привыкнуть к мыслям о собственной простоте, однако, надо отдать должное окружающим, в этом смысле они сделали для Сереги все, что могли, вспоминал он. Но мать…

Потом, когда Серега еще повзрослел, он понял, что простой и добрый – это была своеобразная похвала. С ее точки зрения, все люди делились на простых, например, как она сама и ее подруги по цеху, как соседи по дому, как люди, толпящиеся в очередях, и не простых: правителей, чиновников, звезд, словом, всех, кто стояли вверху и плевали вниз. Простым быть хорошо, потому что они понятны. Пусть на тебя все время плюют, но зато – мы простые, нам скрывать нечего, кроме штопанного исподнего…