Николай Бахрошин - Фиолетовый гном

Просто с годами начинаешь все больше и больше сравнивать, рассуждал он. Сравниваешь себя, сравниваешь своих женщин, все сравниваешь. Видимо, это и называется – возрастные кризисы, когда уже есть с чем сравнивать и сравнения всегда получаются в пользу прошлого…

В армии Серега Кузнецов узнал, что сильный мороз имеет привкус прогорклого жира. Он, вообще, много чего узнал в армии. Например, какая это скотина, человек. Редкостная сволочь. Когда может проявить себя во всей красе, не сдерживаясь никакими приличиями и условностями. Когда все эти приличия и условности облетают как листва в октябре, и остаются потребность унижать и готовность унижаться. Они, новопризванные, «зеленка» на армейском жаргоне, должны были унижаться с удовольствием сумасшедшего мазохиста. С улыбкой на лице и огнем преданности воинскому долгу в выпученных от испуга глазах.

Пусть это в школе рассказывают, что человек – звучит гордо. Гордо он звучит, пока его не заткнули. Сапогом по почкам. Пряжкой ремня по спине. Прикладом автомата по заднице, чтоб затвор сам перезарядился. Иначе слабо. Не в счет. Придется повторить еще раз. Загибайся опять, «зеленка»!

На армейском жаргоне это называлось «поставить банку».

Звучит? А может – трусливо попердывает и собирает по урнам недокуренные чинарики. Или ворует корки хлеба из приготовленных для свиней помойных баков, выковыривая их из остатков несъедобной каши. Или выплясывает по ночам между коек перед сержантами учебки, чтоб им нескучно было засыпать. Стирает по ночам чужие портянки, отжимается в грязной луже и угодливо подхихикивает товарищу сержанту, когда тот дрючит кого-то другого.

Все это называлось курс молодого бойца.

Все правильно, каждому молодому бойцу, воину, как у них говорили, нужен курс. Адаптация. Чтоб не сразу в дерьмо по самые уши, а погружаться в него постепенно. Принюхиваясь и привыкая.

Школа жизни? Тоже подходит…

Солдат должен все уметь. Найти выброшенный окурок и раскурить его на троих. (Кто бы ему сказал пару месяцев назад, что он научится ловко собирать окурки, острым глазом сразу определяя возможные грибные места?) Украсть рукавицы у такого же бедолаги из соседнего учебного взвода, потому что твои украли вчера. Доесть оставленную сержантом в тарелке перловую кашу на бегу, на дистанции от стола до мойки, потому что от голода уже все внутренности сводит. Не спать ночами, а потом засыпать на спине, потому что это кайф, на спине не сразу проваливаешься в сон, а еще несколько секунд осознаешь, что ты засыпаешь. Полный кайф. Балдеешь просто от осознания того, что можно будет какое-то время поспать…

Конечно, армия – это школа! Где еще научишься таким необходимым в жизни вещам?

Впрочем, по сравнению с дедами в боевой части, учебные сержанты были не плохими ребятами. Как по сравнению с учебными сержантами его детский мучитель Куча представлялся теперь просто добродушным шутником. Серега в этом убедился, курс молодого бойца закончился, и их призыв распихали по частям.

Самое смешное, что где-то продолжалась нормальная человеческая жизнь. Жека писал ему забавные письма про факультет журналистики, про творческие пьянки и университетских девчонок. Мать писала каждую неделю. Советовала, чтоб он хорошо ел и не простужался.

Ел Серега действительно хорошо. Только мало. Есть ему хотелось даже во сне. А что касается простуды, то сбегаешь в сортир среди ночи в двадцатиградусный мороз в одном ХБ и сапогах на босу ногу, – какая уж тут простуда?

Конечно, ничего такого Серега домой не писал. Наоборот, сообщал, что все нормально, все хорошо, тащит службу как положено, день и ночь – на сутки ближе к дембелю. В общем, скучает, целует, ждет встречи. Незачем ей все знать, без него она осталась совсем одна, ей и так нелегко. Кроме того, он знал, ребята рассказывали, их письма проверялись особистами.

В то время мысли о самоубийстве не казались Сереге такими уж невероятными. А что, тоже выход. Особенно, если впереди два года. Два года, которые ему, прослужившему месяц, казались бесконечными и темными, как полярная ночь…

Когда тебя бьют – это не страшно. Если привыкнуть. По большей части, это даже не больно. Ударить больно – тоже надо уметь. Например, бить противника по роже – очень обидно для противника. Но не больно. Удар носком сапога по кости голени куда больнее. В солнечное сплетение – тоже хорошо. Если хорошо попасть. Но попасть в него не так просто. Человек инстинктивно защищает и солнечное сплетение, и свои любимые детородные органы. И руками прикрывает, и коленями помогает. А вот затылок, например, защищают редко. А там есть такая симпатичная ложбинка, если туда хорошо врезать – звезды перед глазами будут еще долго складываться в созвездия. Молодому Сереге как-то врезал по затылку дед-ефрейтор Паньков, он потом минуты две звезды ловил. И запомнил.

Нет, человек – это существо гораздо более крепкое, чем кажется. Его не так-то просто сбить с ног. Даже боль причинить не просто. Уметь надо. Вот ефрейтор Паньков умел сделать больно. Он был худой, угловатый, белобрысый и всегда сутулился. С виду и не скажешь, что сильный. Но бил так, что дух захвытывало. Тяжело бил. И знал куда. Врежет, например, носком сапога по внешней стороне бедра, над коленкой, где сухожилия начинаются. И два дня хромаешь. А следов никаких.

Когда Серега был «зеленым» солдатиком, его много били. Ломали долго. Он сначала все пытался сопротивляться. Терпел, терпел, а потом огрызался. Несколько раз «деды» проводили с ним ночью воспитательную работу. Поднимали с койки и молотили. Когда их человек десять, какое уж тут сопротивление. Сам не видишь, откуда бьют. Сопротивляйся или нет, повиснут на тебе, завалят, между койками и затопчут. Сломался, конечно, тут всех ломали, и штангистов, и каратистов.

Потом ему тоже приходилось много драться. Что его школьный бокс, ерунда, игрушки, адреналин для джентльменов. В армии Серега научился драться по-другому. По-настоящему. Сначала на себе прочувствовал, как и куда надо бить, потом на других практиковался…

Серега попал служить во внутренние войска. В Западную Сибирь. В линейный конвойный полк, так это официально называлось. А проще говоря, охранять колонии с заключенными.

Колоний там, вообще, было много. Когда подлетали на самолете, через иллюминаторы были видны яркие электрические прямоугольники. Сопровождавший их лейтенант объяснил, что это и есть периметры колоний. Там свет никогда не гаснет. Как в раю, ухмылялся толстый летеха.

Серега всегда думал, что Сибирь – это сплошная, дремучая тайга. Но он оказался в степи. Безбрежные пространства, покрытые желтой жухлой травой, по которым беспрепятственно гуляет ветер. И огромное, бездонное небо. Нечеловеческие места. Не для человека. Слишком маленьким и ничтожным кажется он себе в этой безбрежной степи под бездонным небом, вспоминал Серега.