Николай Бахрошин - Фиолетовый гном

Да, договорились…

Незаметно. Полунамеками, полуфразами, недомолвками. Ты меня понимаешь, я тебя понимаю…

Скользкие, обтекаемые разговоры. Настолько обтекаемые, что и памяти не за что зацепиться, не остаются они в памяти, ускользают. Пожалуй, за одно это доброго папика стоит грохнуть в счастливом будущем, злорадно думал Серега, сохраняя невозмутимое выражение лица.

Для вида Шварцман расчувствовался, мол, брешь, значит, мою доченьку… А что делать? И хотел бы, да не сделаешь ничего, раз такая любовь между вами, будьте счастливы, дети мои, чтоб вас черти драли…

С водкой это выглядело почти искренне, почти до слез. Но Серега прекрасно понимал, что Хозяин по-настоящему имеет в виду. И тот видел, что телохранитель это понимает. Полуфразы, полунамеки…

Знал ли Хозяин, что трепетный период поцелуйчиков между женихом и невестой уже закончился? Что Серега, не дожидаясь официальной печати в паспорте, уже поторопился откусить со своего блюдечка? Вполне мог догадаться, думал потом Серега, он – хитрый и умный. Очень хитрый и, безусловно, умный…

Серега так и не узнал этого. А тогда – просто не хотел знать. От всего происходящего оставалось ощущение какой-то физической нечистоты, Серега даже спустя годы помнил это липкое, привязчивое, как невидимая паутина в лесу, ощущение, которое хотелось не просто отмыть – с остервенением оттереть мочалкой.

Вот такая любовь с интересом…

Да, он все хорошо вроде бы рассчитал, честно выбрал из двух зол наиболее приглянувшееся, впоследствии думал Серега, посмеиваясь над собой. Попробовал себя в шкуре негодяя и карьериста и, оказалось, – сидит как влитая. Ничего смешного, конечно, он все-таки был о себе лучшего мнения. Характерное заблуждение индивидуума, привыкшего оценивать себя с понятным пристрастием…

Остается вопрос – зачем он во все это впутался? Из-за денег? Тогда странно, он никогда к ним особенно не стремился, к большим деньгам, гордо именуемым капиталом. Из-за любви? Больше похоже на правду. Почти похоже. Потому что и это не совсем правда, точнее, далеко не вся правда, если положа руку на сердце.

Потом, через несколько лет, вспоминая свое тогдашнее состояние ума, Серега называл его про себя ослеплением. Как будто шоры на него одели, оправдывался он перед собой, ну, не видел он для себя другого выбора, в упор не видел. Деньги, любовь – дело даже не в них, не только в них, весь этот блеск легкой, богатой жизни шварцмановского поместья – он, наверное, и ослеплял, как прожектор, направленный прямо в глаза.

И кто знает, до какого откровенного негодяйства докатился бы Серый брат при таком удачном дебюте? Потому что так надо, все так делают, у каждого пальцы к себе пригнуты, таковы правила игры, в конце концов… Вечной игры в жизненный успех, в которую он незаметно для себя ввязался…

Тогда это звучало для него даже не оправданием, простой констатацией фактов. Так мир устроен! Никто не утверждает, что устроен он справедливо? В сущности, расхожий логический вывод, на котором многие успокаиваются.

Из двух зол случилось третье. Как это часто бывает.

Это случилось, когда Хозяин закончил дневные труды и собирался отбыть на обед в какой-нибудь ресторанчик. Хозяин и шофер Ванечка были уже во дворе, Серега замешкался, догонял их, Шварцман попросил его отобрать кое-какие документы и сделать пару звонков.

Нарушение инструкции, конечно, личный телохранитель не должен покидать шефа. Саша Федотов за это вклеил бы. Последнее время они часто нарушали инструкции. Расслабились. Большие люди, самые большие, гарантировали Ивану Ивановичу полную безопасность. Гроза миновала. Шварцман даже недавно хвастался, как он ловко и быстро разрулил ситуацию. Уметь надо. А для того, чтобы уметь, надо быть Шварцманом в этой жизни, никак не меньше!

Машину Ивана Ивановича взорвали во дворе его собственного офиса. Задержка спасла Серегу. Он уже подходил к машине, когда мир вокруг раскололся со страшным грохотом. Распался на куски, с треском и звоном в ушах. Стена пламени выросла перед ним и рванулась ему навстречу огненным языком. Это было последнее, что он увидел и почувствовал…

Хозяин и Ванечка погибли сразу.

Серегу доставили в реанимацию…

Журчала вода. Первое, что он ощутил, когда очнулся, – где-то рядом журчит вода. Река. А может, ручей?

Вода журчала рядом, совсем рядом, вокруг него.

Нет, все-таки река. Течение. И он плывет по этой спокойной реке, мягко покачиваясь на волнах. Уплывает.

Или это все-таки капельница?

Мысли были ясными и прозрачными. На удивление, ясными и прозрачными. Какими-то спокойными, оторванными от тела, распластанного среди устрашающих медицинских приборов…

Вот человек рождается, почему-то думал Серега, он долго рождается. Девять месяцев. Потом он растет. Долго растет. Так же мучительно и долго как рождается. Или еще дольше?

Потом перестает расти. Начинает стареть. Перестает расти тело, перестает расти душа. Или душа раньше перестает расти? У кого как. По-разному…

Почему человек перестает расти? И когда он, Серега, перестал расти?

Однажды словоблуд Жека выдвинул ему такую теорию, что человек, любой человек растет душой, как и телом, только до какого-то определенного возраста. Душа, мол, вообще, растет по-другому. Кто-то останавливается, например, на пятнадцати годах, кто-то на двадцати, кто-то на сорока. Но останавливаются. Вот и ходят потом по земле пятнадцати-двадцатилетние пенсионеры, злятся на жизнь, что она еще не начиналась, а уже кончается. Обманули их, видите ли.

– А если душа не перестает расти? – спросил, помнится, тогда Серега.

– Тогда человек становится академиком. Или подвижником. Или даже святым, – ответил Жека.

Почему он вспомнил этот разговор? Вспомнил и все. Может, действительно прав Жека? Душа перестает расти, тело начинает стареть, и больше они между собой не соприкасаются. Так и существуют отдельно, в разных временных измерениях. Все просто, как табуретка.

А потом начинает умирать само тело. Тоже медленно. Смерть, вообще, штука не быстрая. Вот Славик, например, начал умирать, когда Саша Федотов объявил готовность номер раз. Балагурил, рассказывал анекдоты про командировочных мужей и умирал. Или еще раньше начал. Наверное, раньше. Когда пьяный водитель КАМАЗа допил последний стакан и полез за руль. Кто теперь это знает? И кто теперь вспоминает Славика? Жил человек и нет его.

Как обычно. Как всегда. Люди всегда живут так, словно не собираются умирать, и умирают, как будто никогда не жили… Где-то прочитал…

А он, Серега, когда перестал расти? Наверное, тоже рано. До армии. Или – после. Да и вырос ли он вообще? Нет, он не чувствовал, что он рос. Просто жил. Вырос и не повзрослел, как обещал себе в детстве. Поэтому всегда надеялся. И всегда был уверен, что самое лучшее еще впереди. Оно и есть впереди. Было впереди, а теперь уже ничего нет…