Василий Алексеев - Невидимая Россия

— Для этого пришлось бы создать огромную организацию, вряд ли это вообще возможно, — сказал он.

— Может быть, попробовать охватить такие объекты, как МОГЭС? [1] МОГЭС — Московская Государственная Электрическая Станция.

— МОГЭС не подкачает! — сказал Григорий не без некоторого удовлетворения. — У меня там уже есть свои люди, а потом, для такого дела на первый случай надо иметь только по человеку на предприятие. Теперь народ пошел тертый — каждый примерно знает, на кого в его учреждении или предприятии можно положиться, на кого нельзя. Остальное придется доделывать после начала активных действий.

Долго еще Павел и Григорий обсуждали детали совместной работы, делились опытом и достижениями. Во время этих разговоров обоими не было названо ни одной фамилии — говорили только об имеющихся у них возможностях. Решено было продолжать работу попрежнему и только координировать действия постоянной связью. Тут встал довольно неприятный вопрос: за обоими уже, повидимому, следили.

— Вот что, — сказал наконец Григорий, — я тебе пришлю паренька для связи. Он тебе как раз в масть — из бывших, а у меня он играет в одной из волейбольных команд и мне с ним легко встречаться в клубе. На вид он немного слабоват, но на деле исключительно выдержанный, а главное — умеет держать язык за зубами. Отец у него военный инженер царского времени, до сих пор работает. Так у них, пока Алеша вырос, 17 обысков было! Такой кремень из мальчишки вышел, что секрет у него клещами не вытянешь… У меня он уже давно работает, я его тебе пошлю для связи.

— А как его фамилия?

— Желтухин.

— Желтухин! Я про него слышал, это старая дворянская семья.

— Тем лучше, если уже знаешь, — как видишь, Москва мала! — улыбнулся Григорий. — Ну, прощай, будем теперь тянуть двойной тягой…

— Постой, у меня еще один маленький вопрос, — сказал Павел, задерживая руку Григория, — какого мнения ты о Юрии Чернове?

— А тебе зачем?

— Откровенно говоря, я через него наводил о тебе справки — у меня с ним есть общие знакомые.

— Парень свой, только очень жесткий, — сказал Григорий. — Мы его, в случае чего, в полицию назначим, — этот большевиков щадить не будет…

— А не слишком он себе на уме?

— Это ничего, мы его ни во что не посвящаем. Ты вот что, имей в виду, что брат Алексей и вообще семья не знают и знать не должны… — проговорил Григорий чуть изменившимся, даже немного дрогнувшим голосом, и вышел.

Миша Каблучков зашел к Павлу и принес с собой мяса, крупы и картошки.

— Давай вместе зубрить исторический материализм, а пока готовимся, поставим варить суп — так оно выйдет дешевле и сытнее, чем переть в столовую и питаться там всякой дрянью, — сказал он покровительственно. Миша считал Павла и Николая непрактичными идеалистами и немного обижался на то, что приятели посвящают его не во все вопросы. Это случилось как-то само собой. Вначале Миша, благодаря прежнему комсомольскому опыту, часто оказывался незаменимым на общих собраниях, но постепенно, особенно когда дело стало расти и налаживаться, Миша стал отставать и перешел на второй план. Этому способствовала еще одна глупость, допущенная Мишей год тому назад. Неудовлетворенное самолюбие возбуждало его воображение и он решил, не говоря никому ни слова, заняться исследованием подмосковных лесов на случай организации партизанской борьбы и для налаживания связей среди крестьян. Миша достал собаку, похожую на волка, но не чистой породы, надел шляпу, взял компас, карту и отправился. На беду его занесло в лес около Шатурской электростанции. Охрана станции, увидя странную фигуру, да еще в шляпе, да еще с собакой, решила, что это, конечно, иностранный диверсант и арестовала беднягу. Двое суток просидел герой, пока наводили справки по месту жительства, два дня его не кормили. Собака сбежала сама, карту и компас у него отняли. Общее мнение было таково, что Михаил еще очень счастливо отделался, но организация не может доверять полностью лицам, способным на подобные выходки.

Теперь Михаил опять куда-то исчезал на целый месяц и, судя по таинственному виду, узнал нечто интересное. Когда кастрюля с супом была водворена на шипящий примус, а учебник по истмату открыт, Миша небрежно бросил:

— А я был только что в бывшей Воронежской губернии.

Павел вопросительно поднял глаза.

— Слышал ты что-нибудь о Федоровцах? — спросил Миша.

— Нет, не слышал, а что?

— А то! Это целое крестьянское антикоммунистическое движение.

— В чем же оно состоит?

— Это нечто вроде секты, — начал Миша с оттенком превосходства в голосе, — понимаешь, целый большой район в Центрально-Черноземной области объявил, что большевистская власть это власть антихриста, что с ней надо прервать всякое общение. Нашили на одежду кресты, отказываются платить налоги, сдавать хлеб, мясо и другие продукты, ждут, что придет князь Михаил и избавит Россию от безбожной власти.

— Ты сам там был и всё это видел? — недоверчиво спросил Павел.

— Был и видел! — даже обиделся Миша. — Уже начинаются процессы. Как всегда, хотят выявить руководителей, уничтожить головку, а затем передушить и всех остальных.

— А почему же они называются Федоровцами?

— Этого я хорошо не знаю. Очевидно, в распространении этого учения главную роль сыграл какой-то Федор.

Павел задумался. Отовсюду доходили неясные, неопределенные, но настойчиво повторяющиеся сведения о волнениях в деревне. — Неужели назревает общий взрыв? — подумал он с болью в сердце, — а мы не то что руководить и подготовить, а и узнать во время ни о чем не можем!

— Есть у тебя там свои? — спросил Павел.

— Никого.

— Как же ты ездил?

— Так вот и ездил — сел на поезд да и поехал. Я еще раньше слышал, что там что-то творится. Приехал, походил по селам и установил, что это не выдумка, а так и есть.

— А кресты нашитые видел?

— Конечно, видел!

— А говорил с ними?

— То-то и дело, что с ними особенно не поговоришь — всем чужим не доверяют. Ты думаешь, там мало агентуры шляется! Ведь это открытое неповиновение, этого, знаешь, как боятся большевики!

— Надо еще туда съездить, — сказал Павел.

— Конечно надо, да без денег не очень поедешь. Ведь чтобы что-то сделать, надо пожить, а для этого нужны деньги, которых у нас с тобой нет. Кроме того, сами они к себе не примут, а устроишься, скажем, в каком-нибудь городке около, «товарищи» сейчас же заинтересуются — зачем приехал и чем занимаешься? Я уже об этом думал, — не так оно просто…

С тех пор, как Павел, по рекомендации Григория, познакомился с Алешей Желтухиным, они очень подружились. Алеша представлял из себя странную смесь женственности, лени, доброты, уравновешенности, ума и выдержки. Каждое воскресенье Павел заходил за Алешей, чтобы вместе идти к обедне. Павел привык приходить в церковь к началу и стоять до конца. Алеша любил утром поспать.