Джимми Баффетт - Соленый клочок суши

Я оставил Холлиса за штурвалом, а сам пошел в хвостовую часть, высунул камеру из люка и заснял наши круги вокруг башни. В конце концов, мы же снимаем фильм! Под нами у причала стояли экскурсионные лодки и пара шлюпок. Люди неистово махали нам руками. Мы снизились до двухсот футов и сделали виток вокруг самой вышки. Уверен, они не рассчитывали увидеть такое шоу!

Мы направились в аэропорт и приготовились к очередному торжественному приземлению, но на земле нас встречали вовсе не толпы усыпанных цветами танцовщиц хула-хула. Нас приняли, обыскали и допросили не слишком дружелюбные французы. Они оказались представителями Главного управления внешней безопасности – французского эквивалента ЦРУ. Это они подорвали гринписовский корабль «Воин радуги» в Окленде еще в 85-м. Он направлялся к атоллу Моруроа архипелага Туамоту, где французы проводили испытания ядерного оружия. С такими парнями не шутят.

И вот мы стоим, как идиоты, в своих шортах и футболках и из кожи вон лезем, изображая из себя кинозвезд, как наказывал Парфе. Сначала я подумал, что все это розыгрыш – особенно после всей той шумихи в прессе и уверений Парфе, что на французской земле мы могли ехать куда угодно и делать что угодно. Но увидев, что члены встречающей делегации одеты в камуфляж, а на плечах у них автоматические винтовки, я понял, что местные газеты они читают не часто. Полагаю, мы подходили под описание смутьянов – и именно так с нами и обошлись. Примерно четыре часа нас продержали в крошечной комнатушке. Наконец к нам вошел очень низенький офицер, дымя сигаретой. Он заявил, что мы не можем въехать в его страну – отмахнулся от нас, как от тухлого сыра.

Я попытался ему объяснить, что, должно быть, вышла ошибка, что Филипп Парфе…

При упоминании о Парфе мышцы на шее человечка нервно задергались.

– А, эта устрица, – раздраженно бросил он.

И тут дверь отворилась, и я услышал чей-то голос:

– Belons, Capitaine. Je prefer les belons. Et vous? [127]

Лицо заядлого курильщика побагровело.

В последний раз, когда я видел Филиппа Парфе, он распевал песни Фрэнка Синатры в караоке на банкете в честь нашего отлета. Сегодня он был воплощением деловитости, и я с превеликим удовольствием наблюдал, как культурный атташе затыкает этого барана за пояс. Он показал офицеру какие-то бумаги и устроил ему разнос. Потом Парфе указал на дверь, и военные мигом освободили помещение. Таможенники заулыбались, проштамповали наши паспорта и пожелали приятно провести время в Нумеа. Филипп разместил нас в отеле и в качестве извинения пригласил на ужин. За едой он сказал мне, что договорился насчет маяка.

– Неплохо было бы начать фильм с кадров Амеди, вам не кажется? – сказал он и подмигнул мне.

На следующее утро у причала ждало правительственное судно, чтобы отвезти нас на остров. Но когда мы вышли из такси на пристани «Клаб-Мед», нам сообщили, что Филипп занят и не сможет сопровождать нас к маяку.

На судне нас любезно приветствовал капитан. Он раздал спасательные жилеты, и как только мы отплыли от пристани, взял на себя обязанности экскурсовода. Я спросил, не установлена ли на маяке линза Френеля.

– Ну да, установлена, – ответил он. Мне показалось, вопрос ему не понравился.

На причале нас встретил смотритель маяка и его подчиненные в безупречно накрахмаленных униформах. Я хотел расспросить их про «бычий глаз», но всю дорогу до башни они молчали. Талли, эта линза похожа на маленький стеклянный собор, вот и все, что я могу тебе сказать о ней. Но там, на маяке, я вдруг понял: скоро произойдет что-то очень хорошее. Экскурсия завершилась, и нас отвели вниз. Перед отъездом мы несколько раз щелкнулись со смотрителем маяка. Я пытался узнать у него про линзу, но он проигнорировал мои вопросы и просто сказал:

– Мсье Парфе.

Филипп встретил нас на причале.

– Ну, теперь вы настоящие знаменитости в Новой Каледонии, – сказал он, вручая мне газету, пестревшую фотографиями с той вечеринки на Таити. Журналисты раздули сенсацию из нашего скромного визита и предполагали, что мы вернемся на остров снимать кино. Вот тут Филипп упомянул о том, что местная телекомпания хотела бы заснять наше отправление и демонстрационный полет вокруг маяка.

Я знал, что вопрос – просто формальность, ведь ответ Филипп знал заранее. Но это было частью его игры.

– Идите за мной, – сказал он и повел нас к причалу.

Мы ехали в микроавтобусе за полицейской машины, в которой сидел Филипп. Я все думал, как мне разузнать про «бычий глаз», но тут мы свернули в аэропорт. Я понятия не имел зачем. Внезапно мне пришло в голову, что скорее всего мы окажемся в воздухе на пути в Вануату уже через несколько минут, а я так ничего и не выяснил про линзу. Мои опасения подтвердились: мы проехали в ворота аэропорта.

Вокруг «Жемчужины» столпились представители прессы, а рядом стоял вертолет с работающим двигателем. На этот раз мы прошли таможню довольно быстро. Филипп отдал мне наши документы и паспорта. Я хотел задать ему вопрос о маяке, но тут он обнял меня и расцеловал в обе щеки. Зажужжали видеокамеры, защелкали вспышки.

– Кстати, – сказал он тихо, когда мы шли к самолету. – Если произведешь своим самолетом такой же фурор в Люганвиле, разыщи в аэропорту кого-нибудь, кто сможет отвести тебя к моему другу Уолтэму. Думаю, он поможет тебе с твоим «бычьим глазом». Улыбайся в камеры и не задавай вопросов.

По его тону я понял, что это не очередная рекламная уловка. Он говорил серьезно.

Итак, ребята готовят самолет к полету, и я спешу закончить письмо. Я выброшу его в окно Парфе перед самым взлетом. Он уже пообещал мне, что отправит. Я улетаю искать этого Уолтэма. У меня странное чувство, что я напал на след.

P.S. У тебя на твоей базе есть такие? Фотография, которую я прикладываю к письму, – это три четверти самой большой альбулы, которая когда-либо попадалась мне на удочку. Я поймал ее в Миноле. Сначала подумал, это чертова барракуда! Правда, акулы добрались до нее раньше, чем я ее вытащил из воды. Если бы они не откусили от рыбины треть, она бы потянула фунтов на двадцать, не меньше. Не забудь показать Икс-Нею!

Я рассмотрел снимок гигантской обгрызенной альбулы, тянущей на мировой рекорд, и спрятал письмо в карман, чтобы не умереть от зависти. Думаю, смех может излечить все на свете, а над письмом Вилли я хохотал до колик. Правда, веселье скоро кончилось: мое тело напоминало мне о встрече со Стилтонами. И тем не менее я мог только смеяться над тем, что только что произошло со мной и с Вилли. Мы оба избежали беды с помощью друзей. Я не могу этого объяснить, но уверен в том, что такие совпадения случайными не бывают.

Я смотрел на тростниковые поля за окном и думал о Даун. Несмотря ни на что, я жалел эту роковую красотку, которая чуть не отправила меня в тюрьму. Как будто это было одним из пунктов развлекательной программы: сначала пенная вечеринка, потом шоу «Талли Марс и летучие обезьяны». Но я понимал, что женщина, способная на такие интриги, не пропадет. Возможно, в следующий раз я увижу ее под руку с нападающим «Далласских ковбоев» [128]или трофейной женой какого-нибудь непристойно денежного мешка. У такой женщины, как Даун, и к тому же такой молодой, всегда есть запасной план. Я был на все сто уверен, что я – не единственный ключ от сокровищницы ее мачехи.