Женя Рассказова - Внутри нее

Ночи стали ее любимым временем. Она поднималась на свой чердак, и все преображалось. Это единственное место, где она чувствовала себя в безопасности и где она оставалась наедине со своим вдохновением. Иногда ей казалось, что она разговаривает с Богом, точнее – он говорил с ней, а она внимательно слушала. Он открывал ей потусторонние миры, водил по уголкам подсознания, приглашал полетать над крышами домов, заглянуть в окна – крохотные ячейки, в каждой из которых проходила своя жизнь. Он открывал ей простые истины, которые она знала когда-то давно в детстве, но забыла теперь, потому что все больше и больше слушала мир снаружи, а не внутри себя. Единственный, с кем она могла поделиться впечатлениями от своих ночных путешествий, был Федор. За последнее время они стали так близки, что Ева могла рассказывать ему о чем угодно и не бояться, что он ее осудит.

– У тебя бывает такое чувство, будто ты гений? – спросила она его как-то вдруг. Вопрос был совсем не связан с той темой, которую они только что обсуждали. Федор не удивился. Последнее время это стало привычкой. Они могли долго молчать, а потом обнаруживалось, что оба они думали об одном и том же. Или еще: один из них задавал про себя вопрос, а другой отвечал на него вслух.

– Конечно, бывает. Иногда я просто в этом уверен.

– И тебе не страшно?

– А почему мне должно быть страшно оттого, что я не такой, как все?

– Понимаешь, мне кажется гений – это нечто большее, чем «не такой, как все». Гений – когда тебе дано столько, что ты сам не можешь понять, зачем тебе это и что с этим делать.

– Например? Скажи.

– Ко мне иногда приходят такие видения, что я вдруг понимаю: если бы я смогла рассказать об этом людям, донести это до их сердец, то жизнь стала бы куда прекраснее, чем сейчас. – Ева хотела продолжить, но вдруг замолчала. – Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедшая?

– Мы оба с тобой сумасшедшие, – уверенно ответил Федор. – Хотя бы потому, что сидим на этом мосту, ночью, со сладкой ватой в руках. В кармане у нас по свистку, на мне трусы, надетые задом наперед. Я специально надел их так сегодня утром, чтобы помнить, что можно жить шиворот-навыворот. И самое страшное, что мне от этого очень свободно. Я даже не думаю их переодевать.

– При чем здесь трусы и гениальность?

– Ты думаешь, гении не носят трусов?

– Я думаю, они несут какой-то знак. Но как угадать, какой именно, и как им воспользоваться? А то ведь так можно умереть, не узнав, для чего ты родился на свет.

– А что в этом такого? Оглянись – все гении были несчастны. Умирали в нищете, от голода и непонимания. Глупцы. Простым людям живется гораздо легче, сумасшедшим тем более.

– Не смей так говорить о них. Они принесли себя в жертву, были счастливы по-другому и оставили после себя... – Федор прервал ее речь поцелуем, давая понять, что разговор о гениях на сегодня закончен.

Ева так и не осмелилась сказать, что она больше не учится в колледже, решив, что сделает это в следующий раз, когда для этого будет подходящее время. А сегодня она будет наслаждаться тем, что ее любимый рядом, и от этого чувствовать себя самой счастливой на свете. Пусть этот момент продлится как можно дольше. Зачем думать о чем-то еще?

Понадобилось больше двух часов, прежде чем мы с Людмилой Михайловной открыли потайную комнату. Замок был такой тяжелый, словно художник закрыл на чердаке всю свою боль. В комнате было темно, и мне удалось увидеть лишь узкую щель окна, в свете которой летала пыль. Еще через секунду послышался устрашающий шум. Из темноты прямо на нас вылетело несколько летучих мышей. В отличие от меня, Людмила Михайловна даже не вздрогнула. Видимо, она привыкла к таким происшествиям. Испугать ее могли только привидения, общаться с которыми ей еще не приходилось. Хозяйка окрестностей Замка Мечты взобралась вверх по ступенькам. Пол под ее ногами начал размеренно скрипеть. Людмила Михайловна отворила ставни, и солнечный свет обнажил на чердаке художественную мастерскую. Здесь стояли полотна и пустые рамы. Все картины были накрыты когда-то белыми простынями. Я сорвал одну из них и увидел портрет девушки. Я сразу же узнал в ней Марию. Должно быть, она была копией своей матери. Открывая остальные полотна, я обнаружил то же самое. Девушка лежала на траве, шла вдоль берега моря, портреты маслом, гуашью, наброски карандашом – везде была она.

– Ее звали Марианна, – подсказала Людмила Михайловна. Ева тоже была рыженькой, когда мне принесли ее крохой. Мягкий такой, редкий рыжий пушок. Интересно, какая она сейчас?

– Брюнетка. Слегка каштановый отлив, – проболтался я.

– Так вы нашли ее? – Людмила Михайловна пытливо посмотрела на меня. Мне не хотелось рассказывать то, что я сам еще не осознал до конца. К тому же женщина была слишком впечатлительна, и я боялся тревожить ее лишний раз. – Не молчите же! Я должна знать, жива ли моя девочка!

– Я приехал сюда, чтобы удостовериться в этом наверняка. Обещаю рассказать, как только кое-что прояснится.

Здесь была собрана вся коллекция. Должно быть, художник специально спрятал сюда все картины с изображением возлюбленной. Здесь он мог быть с ней наедине. Я сидел за столом на кухне и наблюдал за тем, как хозяйка готовит ужин. Мне повезло: муж ее опять уехал на охоту, а самогонка в этом доме не переводилась.

– Что Аркадий? Все еще возит людей показывать дом? – спросил я, закусив салом чуть мутноватую, согревающую жидкость.

– Редко. Приезжал пару-тройку раз с тех пор. Все заходил, просил продать самогонки. Да я уж так отдавала, без денег. Одного просила: хоть бы поселил в замок хороших людей. Таких, чтоб были тихие, любящие. Детишки чтобы бегали... Как без детишек-то?

– Людмила Михайловна, – неожиданно меня осенило, – скажите, а не могло ли в доме остаться каких-нибудь вещей Марианны?

– Не думаю. – Хозяйка отошла от плиты, чтобы пополнить мой стакан. – Она ведь и не жила тут ни дня. Бедняжка. Так и не увидела, какую красоту хотел подарить ей любящий муж.

После плотного ужина и приличной порции самогона я прогулялся в саду возле дома. Потом попросил у хозяйки фонарик и снова полез на чердак. Самогонка сделала меня абсолютно бесстрашным. Очередная стая летучих мышей показалась мне безобидными мухами, которые прожужжали у меня над головой. Я даже помахал им вслед. Забираясь по ступенькам в темную комнату, я чувствовал себя супер-героем, который взял на себя ответственную миссию извлечь всех привидений из этого дома, из этой истории, из этой судьбы. Позже я вошел в роль художника, представил, каково это – потерять любимую женщину? Я прослезился, глядя на портрет Марианны, начал гладить ее по щеке и по волосам. Пока, наконец, не задел ногой подставку и картина не рухнула на пол.