Терри Сазерн - Грустное кино

Она (радостно): А как насчет понырять?

Он (с намеком): Я бы не прочь нырнуть в тебя, детка!

Дальше шла срезка к воде, где они плавают нагишом. Затем быстрая срезка к тому, как он сидит на бортике бассейна, а она – по-прежнему в воде, голова наполовину погружена, глаза закрыты – жадно сосет ему член.

– Эй, а вода там как пить дать холодная! – выкрикнул Сид, после чего испустил хриплую отрыжку.

Он (улыбаясь): Мы с тобой, сестренка, должны малость поразвлечься – теперь, когда я знаю, как тебе это по вкусу!

Срезка к спальне, где он трахает ее все в том же старом и дебильном мастер-плане.

Б. раздражала такая пустая трата времени и оборудования.

– Как можно заставить привлекательную девушку выглядеть так паскудно? – недоумевал он.

Сид притворился, что не понимает.

– Привлекательную? Если тебе нужна эта шлюха, ты ее получишь. Эй, Эдди! – вскричал он, обращаясь к своему реальному или воображаемому помощнику, который предположительно организовал бы немедленную доставку, отсос и все такое прочее. Крошка, чувствуя недовольство, тут же подбежала, маня Бориса и Сида за собой.

Из двенадцати доступных в доме спален (еще две были заперты) шесть имели зеркала на потолке над кроватью, а также по стенам вдоль нее. Четыре других содержали в себе скрытые видеокамеры, расположенные в стратегически важных положениях. В двух комнатах отсутствие скрытых камер компенсировали зеркала, изготовленные из дуолитового стекла, – сквозь них можно было наблюдать за происходящим снаружи. «Снаружи» в данном случае – как раз из тех двух комнат, что стояли запертыми. Именно в одну из них повела теперь Бориса и Сида идеальная хозяйка вечеринки – сама впереди, приложив палец к губам в преувеличенной опаске, идет на цыпочках, точно маленькая девочка, крадущаяся по коридору к предрассветной рождественской елке.

Наконец Крошка отперла дверь и, по-прежнему без конца прикладывая палец к губам, провела Бориса и Сида внутрь, где предложила им сесть в имсовские кресла лицом к панели размером с целую стену. Панель оказалась обратной стороной двустороннего зеркала, как раз напротив кровати в соседней комнате. Затем Мари отперла пульт управления и щелкнула каким-то переключателем. Там, сперва как фреска, затем словно на экране «панавижн» с неяркой и романтичной подсветкой сзади, возникли Лес и две совершенно идентичные девчушки лет шестнадцати, светловолосые и ладные как кнопочки. Позу их занятия любовью, пожалуй, легче было бы нарисовать, чем описать. Сам Лес лежал на спине, а девчушки сидели на нем лицом друг к другу – одна накрывала своим влагалищем его член, другая своим – его рот. Кроме этого малышки, сидя прямо, соединились в очень страстном на вид объятии – их тела и рты были сцеплены, точно лечебные банки. Получалась любопытная живая картина, почти как фотоснимок, ибо в этот момент они едва двигались, просто сидели, будто на какой-то экстраординарно-экзотической чайной церемонии. Но затем, по-прежнему в предельно страстном поцелуе с закрытыми глазами, отчего две светлые головки казались одним целым, девчушки начали лениво гладить друг друга. Синхронно двигаясь, они деликатно прослеживали руками контуры лиц, шеи, плеч, грудей, талии, живота и бедер. Из-за их невероятного сходства создавалось впечатление, будто одна девушка гладит свое собственное отражение в неком трехмерном зеркале. Нарциссизм в самом своем надире, и Лес Харрисон внимательно следил за этим действом в зеркале – в том же самом зеркале, через которое за ним наблюдала забавляющаяся троица в соседней комнате. Лицо вице-президента киностудии приобрело поистине причудливое выражение, – наблюдая, он не прекращал работать языком во влагалище, и поэтому вынужден был косить глазами в манере, которая казалась и эксцентричной, и гротескной.

В добавление к прозрачному зеркалу, в комнате для наблюдений имелись звуковые усилители, позволявшие слышать все, что происходило в соседнем помещении. Усилители эти обладали такой мощностью, что малейшее движение, вдох или выдох можно было не просто услышать, а воспринять как достоверный вопль страдания или восторга. Один из микрофонов размещался в ногах кровати точно по центру, так что реальную вязкость толчка, трение влажной оболочки о пенис, входящий в слизистое влагалище и выходящий оттуда, было слышно как никогда. Поначалу звуки эти словно бы не распознавались, но затем, идеально совпадая со всем остальным, становились совершенно безошибочными.

– Ничего себе подхват, – заметил Сид, никогда не упускавший возможности проявить свою компетентность. – Что это, «награ спешиал»?

– Скорее «А-Р семьдесят», – сказал Борис, – с усилителем.

Сид кивнул.

– Нет, ты только послушай! Звук тинейджерской пизденки! Так, как она, ничто на свете не звучит!

Тем временем Крошка Мари, далекая от праздности, металась по комнате, задрав юбку до талии и лягаясь в манере канкана.

– Кто хочет попробовать на вкус мою ягнячью ямку?! – верещала она. – Кто хочет залезть в мой сказочный горшочек меда?

Никто особого желания не проявил, и Крошка, упав на колени перед Сидом, принялась грубо хвататься за его ширинку.

– Да отстань ты! – прорычал он, отталкивая ее прочь. – Дай шоу посмотреть!

Крошка умело перенаправила усилие на бросок к паху Б.

– Ты просто куколка, – нежно сказал Борис, – но, боюсь, я тоже пас.

– Вот пара уродов! Онанисты хуевы! – сердито заревела Крошка, поднимаясь на ноги и исполняя небольшую гневную пляску. Затем она схватила торчащий из стенного держателя микрофон, ткнула кнопку и заковыляла к живой картине за стеклом, вопя что было мочи: – Заеби их, Лес! Ты, пидор, Хрен Моржовый!

Громкость трансляции, судя по всему, была оглушительной. Наслаждающуюся троицу будто приливной волной буквально смело с кровати, после чего они спутанной грудой завозились на полу. Затем Лес вскочил на ноги, прыгая как обезьяна и яростно крича:

– Ты, уродка, сука ебаная! Мы уже почти кончали, я тебе говорю! Мы все уже были вот-вот!

Надо полагать, Лес знал, что его мучительница находится за стеклом, ибо смотрел он именно в том направлении – но не совсем туда, а потому ощущение незримости сохранялось.

– Такой болтовни мы не слушаем! – завизжала Крошка и вырубила усиление на их стороне, тогда как Лес, закрыв уши ладонями от нового звукового удара, опять начал орать (беззвучно, поскольку они его больше не слышали) и носиться по комнате в поисках чего-нибудь потяжелей, чем бы швырнуть в стекло. Комнату, однако, оборудовали с учетом подобных непредвиденных обстоятельств, ибо, изобильно обставленная, она была практически лишена движимой мебели; все там было либо встроено, либо привинчено к полу. Наконец Лес дошел до того, что схватил собственные ботинки и крайне неэффективно их швырнул, да еще и не в тот участок зеркала.