Патрик Макграт - Приют

Я несколько дней не видел Стеллы. В июле, сказал я ей. Между тем кончался май. Оставалось пять-шесть недель. Стелла вела себя как обычно – тщательно одевалась по утрам, ходила в больничную библиотеку, брала книгу в дневную палату, читала возле окна, если никто из женщин не подходил к ней с разговорами. Оставалась сдержанной, любезной, печальной.

К пациентке, которой вскоре предстоит покинуть больницу, относятся по-особому. Она становится чем-то средним между пациенткой и свободной женщиной, вернее, ни тем ни другим. Воцаряется атмосфера тихой радости. Выписка пациентки представляет собой заслугу персонала и дает надежду другим пациентам. Стелла провела в больнице продолжительное время, но старательно сохраняла самообладание и снискала всеобщее уважение. Люди желали ей добра, спрашивали о планах на будущее. Стелла отвечала, что будет жить у замужней сестры в Лондоне. Они, должно быть, удивлялись, почему никто из членов семьи ни разу не приезжал проведать ее, но ничего не говорили. Она не спрашивала меня, поставил ли я в известность о приближающемся браке министерство внутренних дел.

Тем временем Стеллу ежедневно приводили ко мне в кабинет, и в этой большой уютной комнате мы обсуждали наши планы, которые вскоре перешли от скромного бракосочетания к медовому месяцу в Италии, где я собирался показать ей Флоренцию, которую знаю хорошо, и Венецию, с которой знаком хуже. В путешествие мы решили отправиться в конце сентября, когда погода нежаркая и туристы разъезжаются по домам, потом вернуться и зажить жизнью цивилизованного содружества. Я однажды сказал ей, что брак должен быть решением проблемы секса, но я думаю, что тот, который планируем мы, будет решением проблемы общения.

Радовала ли Стеллу перспектива этого дружественного брака, означал ли он и для нее решение этой проблемы? Я думал, что да, что именно об этом она и размышляет, когда сидит печальная, отрешенная, в темной одежде, глядя на террасы и производя мысленные расчеты.

Я продолжал руководить больницей – ходил на совещания, работал с бумагами по утрам, посещал пациентов после обеда. Ввиду предстоящего ухода на пенсию стал готовить пациентов к тому, что меня скоро в больнице не будет. Всерьез беспокоил меня только один – Эдгар. Привезли его к нам вскоре после того, как схватили в Честере. Он направлялся к Стелле, однако хотел он ее увезти или убить, я пока не выяснил. Содержал я его в верхней палате корпуса для неизлечимых, в одиночестве, что не было наказанием, как может показаться.

Мы знаем кое-что о его передвижениях после того, как Стелла покинула Хорси-стрит, правда, мало, но я надеюсь вскоре узнать больше. Он вернулся на склад, провел там три дня в одиночестве, без отдыха работая над ее головой. На четвертый день, очевидно, кто-то пришел к нему, мы не знаем кто, и сказал, что туда едет полиция. Он удрал, сунул в большую сумку несколько книг и кое-что из одежды, и по иронии судьбы через несколько минут там появилась Стелла. Все находившееся в мастерской было изъято, и впоследствии меня пригласили взглянуть, не может ли что-то из вещей пролить свет на местопребывание моего пациента. Меня больше всего заинтересовали произведения искусства, которые он выполнил, пока Стелла находилась там, – рисунки и сама голова. Все это он оставил на месте.

Эдгар исчез, его приняла, как мы полагаем, подпольная сеть художников и преступников. Несколько недель они его кормили и укрывали. Мы думаем, что он переходил из мастерской в мастерскую, из квартиры в квартиру, и я отчетливо представляю себе, как этот рослый, бородатый мужчина в куртке с поднятым воротником, в надвинутой на глаза кепке появлялся среди ночи у квартирных дверей и его принимали; правда, женщины приходили в беспокойство. Согласно одному сообщению, он жил в Корнуолле, в уединенном коттедже возле моря, но мне кажется, он оставался в Лондоне, где хорошо ориентировался, – до тех пор, разумеется, пока не решил отправиться на север искать Стеллу. Что до Ника, то его вызывали на допрос и отпустили под поручительство. Отец у него судья.

Эдгара вновь госпитализировали в апреле, и с тех пор он упорно отказывался разговаривать со мной. Я не испытывал желания томить его в корпусе для неизлечимых, но он не оставлял мне выбора. Это было досадно. Мне требовалось тщательно оценить его психическое состояние и рекомендовать стратегию лечения, пока он не станет новым человеком. Я понимал, что Эдгар в конце концов образумится, я обламывал и более крепких типов, чем он, и в конечном итоге они все размякли; но тут у меня не было времени. Поэтому я сообщил ему о своей помолвке со Стеллой, притом без всякой подготовки. Я был прям и агрессивен, хотел вызвать реакцию.

Мы сидели в комнатке рядом с административным отделом. Это голая камера с зелеными стенами, зарешеченным окном, массивным обшарпанным столом и двумя деревянными стульями. Эдгар склонился над столом, бесцельно вертя в пальцах сигарету. Он был в больничной рубашке и брюках, без ремня, без шнурков в ботинках. Волосы его были коротко острижены, борода сбрита. Он похудел и утратил самоуверенность, выглядел молодым и странно уязвимым, не дерзким, а уныло, по-детски слабым. Я пристально смотрел на него. Мне хотелось не только, чтобы он заговорил со мной, но и высказал свое нынешнее отношение к Стелле, так как я не знал, с какой целью он шел по ее следу до Честера. Эдгар медленно выпрямился, и на его лице появилась злобная, недоверчивая усмешка.

– С вами?

Это первое, что он сказал мне после возвращения.

Я кивнул, но он не клюнул на эту удочку.

– Как вы к этому относитесь?

Эдгар пожал плечами и слегка покачал головой. Я уловил в нем внутреннюю борьбу.

– Я слышал о том, что стряслось, – сказал он.

Я немного помолчал, потом произнес:

– Я думаю, она заслуживает счастья после перенесенного. А вы как считаете?

Губы его искривились в сардонической усмешке.

– Ответьте, Эдгар.

На сей раз он клюнул.

– Ответьте сами, Питер. Вопрос в том, зачем ей такая старая развалина, как вы.

Я скрыл удовлетворение.

– Значит, вас это возмущает? Мысль, что она может полюбить другого?

– Она хочет выйти отсюда.

Я промолчал. Мне, разумеется, это приходило в голову.

– Значит, вы все еще любите ее.

– Она животное.

Этого я не ожидал.

– Почему же?

– Вы совершенно не знаете ее, так ведь?

– А вы?

Эдгар не ответил. Он снова склонился над столом, избегая моего взгляда, глядя на незажженную сигарету, которую вертел в пальцах.

– Напомнить, что вы делаете с женщинами, когда думаете, что знаете их?

Я сидел напротив этого убийцы. Он выпрямился и оставил сигарету в покое. За дверью на всякий случай стоял санитар.