Мария Воронова - Клиника одной взятки

– Он уже все решил.

– Пока я не услышу это от него, никуда не поеду. Вопрос закрыт.

– Ты условия мне ставить надумала? Я тебя вышвырну из семьи, как нагадившую кошку, можешь не сомневаться! Ты кем вообще себя возомнила? Тебе, твари этакой, нечеловечески повезло, тебя в такую семью взяли! – заорал свекор. – Признали тебя женой, так веди себя как жена. Рожай детей, ухаживай за мужем и сиди тихо. Нет, ты полезла в дела, о которых не имеешь ни малейшего понятия! Самостоятельности захотелось! Вот, пожалуйста, доигралась! «Мы сами знаем, как нам жить, вас не спросим, Николай Петрович!» А как обосралась, так сразу: «Николай Петрович, пожалуйста, уберите за мной говно!»

– Простите, что доставила вам неприятности, – ледяным тоном сказала Вика.

Свекор сбавил обороты:

– Я тебе по-человечески советую, сходи завтра в загс и оформи развод. Ты видишь, я с тобой честно поступаю, говорю все как есть. Не даю ложных обещаний, мол, ты разведись, я тогда дело улажу. И ты будь с нами честной, не создавай проблем, которых мы не заслужили.

Вика приободрилась. Не все потеряно! Андрей, возможно, не такая сволочь, как она думает. Николай Петрович мог заставить его уехать. «Если хочешь, чтобы я вытащил Вику, исчезни из страны. Не путайся под ногами. Так надо». Он сейчас сидит в Испании и понятия не имеет, что его разводят с собственной женой. Да, наверное, так и есть. Иначе никакого смысла в его отъезде. Значит они в своей прекрасной семейке дружно решили бросить Вику на произвол судьбы и откреститься от ее взятки с помощью свидетельства о разводе… «Какого числа она попалась? Семнадцатого? А мой сын развелся с ней десятого! Так что извините… Я не я и невестка не моя!» Но в таком случае логичнее всего было бы прислать Андрея к ней. Он бы пообещал, что развод будет фиктивным (да он и так будет фиктивным с фальшивой датой!), убедил бы ее пойти на этот шаг, чтобы не портить папину карьеру… Да господи, муж жену на что угодно может уговорить!

Наверное, свекор предвидел, что Андрей откажется с ней разводиться, вот и услал его. А теперь бесчинствует.

– Хорошо. Только пусть мне все это скажет Андрей, причем не по телефону, а лично.

– Он в Испании.

– Насколько я помню, с этой страной у нас налажено регулярное авиасообщение.

– Вика, мне стоило огромного труда договориться в загсе. Если ты завтра не придешь, возможность оформить развод задним числом будет утрачена. Зачем ты упрямишься? Что тебе нужно? Деньги?

– Спасибо, но нет. Все разговоры только лично с Андреем.

Она бросила трубку.

– Если хочешь знать мое мнение, поезжай завтра и разведись, – рубанул Леша. – Муж твой все равно отработанный материал, а его родители вообще-то ни при чем. Пусть спят спокойно.

Вика рассказала ему о своих подозрениях.

Балахонов присвистнул:

– Ну ты и дурочка! Как же он не знает, если у юриста на руках доверенность?

– Может быть, это старый документ, он его выдал еще до этой истории.

– Угу. И написал там: «Я, Андрей Воротников, доверяю товарищу Пупкину делать с моей жизнью все, что ему заблагорассудится». Нет, дорогая моя, доверенность выдается под конкретное дело. Не говоря уже о том, что заявление о расторжении брака должно быть написано его рукой.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Зачем городить с доверенностью, самому бежать в Испанию, если можно быстро развестись и забыть обо мне?

– Да ему просто стыдно тебе в глаза смотреть! Остатки совести, Вика. Проклятие всех интеллигентных негодяев. Человек вовсе бессовестный совершит подлость и отвалит. Как ножом взмахнул. А интеллигента его неполноценная совесть не только не удержит от глобальной гадости, но парадоксальным образом станет толкать еще и на мелкие пакости. Разведись – и перестань мучиться.

Проводив друзей, Вика остановилась у калитки. Вдруг сейчас из-за поворота покажется машина Андрея? «Господи, сделай так, чтобы он приехал и все оказалось недоразумением! То, что происходит со мной сейчас, слишком кошмарно для реальности».

Напрасная надежда. Можно сколько угодно убеждать себя в том, что Николаю Петровичу ничего не стоило подделать доверенность и заявление. Что свекор смог найти очень убедительные резоны, по которым мужу обязательно уехать из страны, чтобы спасти жену. И что Андрей ни разу не позвонил ей из Испании, потому что злой отец отобрал у него все телефоны и карманные деньги. Нет, не стоит все же делать из Николая Петровича демона.

Он позвонил ей еще раз, поздно вечером.

– Идешь завтра?

– Нет.

– Хорошо подумала?

– Повторяю, с Андреем я разведусь. Но с вашим юристом – нет.

– Да какая тебе разница? Андрей к тебе не вернется. Зачем ты хочешь навредить нам больше, чем уже навредила? В чем мы-то с матерью перед тобой виноваты?

– Вы виноваты в том, что воспитали труса, – отчеканила Вика. – За это тоже надо платить.

Теперь трубку бросил свекор.

Она легла в постель. Вытянулась под одеялом, сложила руки на груди и вспомнила, что Андрей всегда ругал ее, застав в этой позе. «Как покойница!» – пугался он и чуть ли не насильно поворачивал ее на бок.

Теперь этого не будет. Теперь много чего не будет. Надо научиться жить без Андрея. Она так привыкла, что они вместе, так крепко сплела ткань их общего будущего… Теперь надо все это раздирать, отрывать. Выстраивать новый сценарий своей судьбы. «Правда, – усмехнулась Вика, – правоохранительные органы могут избавить меня от этих хлопот года на два».

Да, она не любила Андрея. Но черт возьми, лучше разочароваться в любимом, чем понять, что человек, которого ты выбрала хладнокровно и сознательно, – трус и предатель. Она, такая умная, такая расчетливая, искала себе надежную каменную стену, а нашла картонную перегородку.

«Не так все страшно, – вдруг сказал тонкий ехидный голосок внутри ее, – ты же спокойно предала Дайнегу, когда тебе это понадобилось. И тебе это не казалось особым грехом. Так что ты не ошиблась, взяла мужа под стать себе».

– Дайнега – это другое! – выкрикнула Вика вслух. – Я просто не захотела с ним жить. Я его не оставила в опасности. Нечего меня наказывать за него!

Она не поехала в загс. Никакой реакции свекра не последовало. Молчал и следователь. Лишь один раз ее навестил участковый милиционер, убедился, что Вика дома, выпил стакан чаю и ушел.

Ее по-прежнему воротило от любой еды, она слабела. Но появившиеся вместе со слабостью апатия и равнодушие были ей приятны. Душевная боль ощущалась не так остро.

Вика по-прежнему почти не выходила на улицу. Понимая, что стремительно опускается, она заставляла себя работать в саду, монотонная возня в клумбах и грядках немного успокаивала.

Общение с людьми становилось все мучительнее, и как ни ужасно было сознание, что все знакомые, кроме Леши с Тосей и Ларисы, отвернулись от нее, в глубине души Вика радовалась, что не нужно тратить душевные силы на разговоры.