Бернар Клавель - Сердца живых

— Вы что там, спать улеглись в погребе?

Одетта отпрянула от Жюльена и прошептала:

— Прачечная. В конце улицы. Кто придет первый, дождется другого.

Когда они вернулись в дом, кухарка взглянула на них с кривой усмешкой.

— А я уж подумала, вы танцевать пошли, — проворчала она.

— Нет, мы только смотрели, — пролепетала Одетта.

— Вот оно что, — буркнула кухарка.

Жюльен освободился первый. Кухарка наложила ему целую корзину снеди, и он укрепил ее на багажнике велосипеда. Прежде чем расплатиться с людьми, хозяйка пожелала распить вместе с ними бутылку шампанского. Она по-прежнему весело смеялась, повторяя, что пир удался на славу.

Жюльен шел быстро. Два бокала шампанского, которые он наспех проглотил, ударили ему в голову. Он шагал в темноте, ведя велосипед, и глазами искал прачечную. Весь день он работал рядом с этой молодой женщиной, но даже трех раз на нее не взглянул. Они перекинулись-то всего несколькими словами, и вот она вдруг бросилась ему на грудь как безумная. Стоит ли идти в эту прачечную? Выходит, и он спятил? А как же Сильвия? Да, ведь у него есть Сильвия. Его чувство к ней не изменилось. А эта безумная Одетта — совсем другое. Зверек, просто хищный зверек.

Он вошел под навес прачечной и прислонил машину к стене в глубине длинного и темного строения, наполненного шумом воды, журчавшей в цементных баках. Потом возвратился и стал у порога. Не лучше ли все же уйти? Теперь ночной мрак совсем сгустился. Дул легкий ветерок, приносивший различные звуки — стук мотора, шум захлопнутой двери, скрип приближавшейся повозки. Жюльен опять направился в самую глубину прачечной. Мимо проехала телега, запряженная лошадью, свет фонаря падал на лоснящийся круп. Шум колес затих в отдалении. Может, все-таки уйти? Он опять подошел к порогу. Теперь сердце его слегка сжималось. Не передалось ли и ему безумие, владевшее Одеттой? На дороге послышались шаги. Должно быть, она. И тотчас Жюльен почувствовал, что в нем пробуждается животное желание. Именно животное. Когда молодая женщина поравнялась с ним, он шепнул:

— Это вы?

Голос его слегка дрожал. Женщина остановилась. Молчание показалось ему бесконечным, потом Одетта сказала:

— Да, это я.

— Пойдемте.

Она не тронулась с места. Жюльен колебался. В темноте он едва различал чуть белевший треугольный вырез ее платья.

— Мне пора домой, — прошептала она. — Право, не знаю, что на меня нашло. Ума не приложу. Не сердитесь, ладно?

Жюльен вышел из-под навеса. Они стояли рядом, но не могли разглядеть друг друга в кромешной тьме. И вдруг ее снова охватило безумие — казалось, то было какое-то наваждение. Одетта вздрагивала в объятиях Жюльена. Она вся трепетала. Опять целовала его и беззвучно плакала.

Он медленно увлек ее в прачечную, не разжимая рук из боязни, что она опомнится и убежит. Внутренний голос подсказывал ему, что Одетта теряет власть над собой, едва только он касается ее.

В прачечной громкий шум воды сразу оглушил его. Шум как бы наполнял голову, распирал ее. Жюльен чувствовал, как в нем растет желание, и вместе с тем он чувствовал, что Одетта готова убежать. Он все время старился загородить своим телом путь к двери. Сжимая в объятиях Одетту, он ощущал непонятную силу в этом хрупком теле. Чувствовал, что в ней живет необычайная энергия. Каждый раз, когда он отрывал губы от ее губ, она, задыхаясь, шептала:

— Нет… Нет… Прошу тебя. Нет. Нет.

Но Жюльен понимал, что слова эти уже только машинально слетают с ее уст, что это лишь стоны любви.

Она еще слабо защищалась, но когда он слился с нею, из груди Одетты вырвался страстный вопль, который Жюльен заглушил, прижавшись ртом к ее рту. Ему и самому хотелось кричать. Никогда еще он не испытывал такого острого наслаждения.

Он чувствовал, что по щекам молодой женщины текут слезы. Внезапно она оторвала свои губы от губ Жюльена и чуть отвернула голову. Судорожное рыдание приподняло ее грудь — оно походило на хриплый вздох раненого.

— Нет, нет, нет, — молила она.

Теперь она и в самом деле плакала. Слова перемежались рыданиями, от которых сотрясалось все ее тело.

— Ты с ума сошел… с ума сошел… с ума сошел. Что ты наделал!

Жюльен все понял: их объятие было коротким, но полным.

Несколько секунд Одетта пребывала в изнеможении. У Жюльена было такое чувство, что, если он ее выпустит из рук, она упадет, как бездыханная. Он снова попытался найти ее рот, однако, собрав все силы, Одетта резко оттолкнула его с отчаянным криком:

— Я погибла… погибла… Ты рехнулся… рехнулся.

Жюльен хотел удержать ее, но она вырвалась, отпихнула его и кинулась прочь.

— Одетта…

Он тут же умолк. Он стоял на пороге прачечной. И слушал, как затихают ее быстрые шаги по каменистой дороге. А когда под невидимым навесом стихло все, кроме шума воды, Жюльен медленно направился в глубь прачечной, опираясь рукой на цементный край большого бака.

Жюльен то и дело вспоминал короткое и острое наслаждение, которое он испытал во время близости с Одеттой. И его не оставляло желание вновь увидеть ее, пробыть с нею подольше, но при этом он не переставал думать о Сильвии. Он знал, что в конце отпуска ему так или иначе придется поехать во Фребюан за продуктами. Между тем из оккупированной зоны пришла открытка: тетушка Эжени, жившая в Фаллетане, сообщала, что она будет у моста Парсей на следующий день. Жюльен решил отправиться туда часов в двенадцать. Мать заметила:

— В этот самый час вы уехали в тот день, когда ты провожал своего покойного мастера.

Именно об этом думал и Жюльен. С того июльского дня он ни разу не ездил этой дорогой. И вот нынче почти так же ярко светит солнце, только оно не такое горячее. И Андре Вуазен как живой стоит у него перед глазами: на загорелом лице мастера ослепительно сверкают зубы. Тогда, в июле, они катили на велосипедах рядом, смеялись по всякому поводу, радуясь, что встретились вновь. Как славно сознавать, что тебя связывает надежная дружба с таким вот богатырем! При одной мысли об этом становилось весело на душе…

Возле моста Тортеле Жюльен останавливается и смотрит на реку Сейль. Она вздулась от весенних дождей и быстро несет свои еще мутные воды. Тогда, в июле, они с Андре купались чуть выше этого места. Вода в тот день была такая прозрачная, что на трехметровой глубине виднелось дно. Голова мастера над водой, его широкая улыбка, мощные взмахи рук — он плавал брассом, — пронизанные солнцем фонтаны брызг, которыми они, смеясь, окатывали друг друга… Значит, можно испытывать радость всего лишь за несколько часов до смерти? Значит, человек не предчувствует приближение конца?

Мастер говорил о своей жене, о том, как он рад предстоящей встрече с нею. Ведь она, должно быть, ничего о нем не знает. Потом они с Жюльеном принялись вспоминать то время, когда жили вместе в Доле и работали у папаши Петьо в кондитерской на Безансонской улице. Мастер спросил: