Бернар Клавель - Сердца живых

В камере Жюльен сидел один. Перед тем как его привезли сюда, в Каракассоннскую казарму, он три дня провел под замком в помещении жандармского отряда. Когда он в первый раз проснулся в арестантской, стороживший его жандарм сказал:

— Тебе повезло, что ты к нам попал. Начальство пока не знает, как с тобой поступить, и запросило указаний. Может, тебя перешлют во французскую тюрьму.

Жюльен все еще не мог прийти в себя, он был в каком-то оцепенении, мысли блуждали, его бил озноб. В голове все смешалось: воспоминание о Каранто, неподвижно лежащем под деревьями, и о том, как он сам, потеряв голову, убегал от погони; жуткая ночь в лесу, когда, подстегиваемый страхом, он часами брел вперед, а потом отлеживался в канаве, точно зверь в норе. Он проблуждал в лесу целую ночь, день и еще одну ночь. Потом в его памяти образовался провал. Пришел он в себя только в жандармской машине… В казарму его привезли поздно вечером в закрытом грузовике. Прошло уже пять дней, а он все сидел в этой камере один, не видя никого, кроме дневальных, приходивших сюда под наблюдением сержанта и не отвечавших ни на какие вопросы.

На шестой день утром за ним пришел сержант в сопровождении двух солдат.

— Пойдешь к капитану, — сказал он.

Они прошли двором и поднялись на второй этаж. Капитан занимал небольшую комнату в казарме: в ней стояли походная кровать, стол светлого дерева, три стула и этажерка. Это был человек лет пятидесяти, высокий, худой, волосы у него были подстрижены бобриком, а над верхней губой топорщились седые усики. Отпустив сержанта и солдат, капитан несколько мгновений неподвижно стоял у стола, внимательно разглядывая Жюльена.

— Ничего не скажешь, хорош, — сказал он наконец.

Жюльен вытянулся перед офицером. Капитан подошел к нему, дотронулся пальцем до разорванной куртки и провел по длинной темной полосе, которая тянулась от плеча до пояса.

— Что это? Кровь? — спросил он.

Жюльен молча кивнул и понурился.

— Ты был ранен?

Юноша вздохнул, посмотрел на офицера, вперившего в него суровый взгляд, потом ответил:

— Нет, это не моя кровь.

— Тогда объясни, в чем дело. Ты дрался?

— Нет, у товарища, с которым мы были в горах, хлынула горлом кровь. Я тащил его на спине и перемазался в крови.

— Он что, серьезно заболел?

Жюльен снова опустил голову и тихо сказал:

— Он умер.

Наступило молчание; капитан глубоко вздохнул, как будто новость эта принесла ему явное облегчение. Потом положил руку на плечо Жюльена и сказал:

— Посмотри мне в глаза… Он умер, когда ты его нес?

Жюльен подробно рассказал о смерти Каранто. Офицер внимательно слушал, и лицо его прояснялось. Когда Жюльен умолк, капитан велел ему сесть и сам опустился на стул. Упершись локтями в крышку стола, он постукивал своей зажигалкой, вертел ее в пальцах, перебрасывал из одной руки в другую. Так продолжалось довольно долго. Скорчившись на стуле и уронив руки на колени, Жюльен не шевелился. Наконец капитан заговорил:

— Я просматривал твое личное дело. Ты родом из департамента Юра. Я тамошних людей знаю. Мой брат был учителем в Сен-Клоде, и я как-то ездил к нему. О бургундцах говорят: упрямые головы! Как в той прибаутке: «Эй, бургундец, сдавайся, чудак! — Нашли дурака! Как бы не так!» Да, я тамошних людей знаю. Сразу вспоминается Лакюзон. Твой друг Каранто родом из Савойи, там тоже крепкий народ. Мне было бы, — он подбирал слова, — мне было бы очень больно, если бы я узнал, что ты бросил товарища в беде…

Жюльен вскочил:

— Я?

— Мне хотелось самому убедиться.

— Значит, вы знали, что он…

— Знал. Труп Каранто подобрали еще до того, как тебя схватили.

И капитан рассказал Жюльену, что молодчики из так называемой подвижной республиканской охраны, преследовавшие солдат, наткнулись на тело Каранто, а потом потеряли след Жюльена.

— В сущности, тебе здорово повезло, — продолжал офицер. — Попадись ты к ним в лапы, они бы, по всей вероятности, тут же выдали тебя фрицам. Жандармы поступили лучше, чем можно было от них ожидать: они ничего не стали предпринимать сами, а предупредили меня. Правда, они ничем не рисковали. Они не обязаны были вас разыскивать. Просто задержали солдата и по документам установили, что он из моей части.

Капитан замолчал и на минуту задумался. Снова повертел в руках зажигалку. Вытащил из ящика стола пачку сигарет и протянул Жюльену; тот отказался. Закурив, офицер сказал:

— Ах да, верно, ты ведь спортсмен и не куришь. Кстати, это ты сбил с ног мясника?

— Да, — не колеблясь, подтвердил Жюльен. — И не жалею об этом.

Капитан рассмеялся.

— Смешно жалеть. Говоря по правде, так и следовало поступить. Эти мерзавцы тайно режут скот, а потом, ища покровительства, сбывают мясо бошам.

У Жюльена отлегло от сердца. Капитан, должно быть, заметил это, нахмурил брови и сказал:

— Надеюсь, ты не думаешь, что я на их стороне?

Взгляд Жюльена невольно остановился на белой повязке с черными буквами «ПГП», которую капитан носил на рукаве своего темно-синего мундира.

— Ты, может, воображаешь, что все мы их прихвостни, что мы сторонники сотрудничества с немцами? Неужели я дрался с бошами для того, чтобы теперь пресмыкаться перед ними! Ты, видно, из тех простофиль, которые думают, будто немцам сопротивляются только в Лондоне! Говорил себе, верно: наш капитан продался врагу!

Офицер вдруг замолчал. Он громко выкрикнул последние слова и теперь с опаской покосился на дверь. Жюльен смотрел на него во все глаза. Спокойно, почти мягко, капитан продолжал:

— Надо бы тебе как следует всыпать, да что-то не хочется. Ты и без того немало пережил. Смерть товарища… Я хорошо знаю, как это тяжело. Но одно я тебе все-таки скажу: ты еще молокосос. Вы оба вели себя как молокососы. Слишком поторопились. Не подумали… Каранто погиб зря… Можно сказать, по собственной вине… По глупости…

Он снова замолчал, закурил новую папиросу, потом, перегнувшись через стол, объяснил вполголоса:

— Нынешняя война — война странная. И отвратительная. Не сообразишь, что нужно делать, но терять голову мы не имеем права. Любое необдуманное решение может привести к ошибке, а за такую ошибку приходится дорого платить.

Жюльен опустил голову. «Каранто погиб зря… По собственной вине… По глупости». А капитан продолжал:

— Конечно, трудно винить и тебя и его, но выбрали вы не самый удачный способ действия. Если ты понимаешь, что ползком доберешься до цели скорее, чем идя во весь рост, приходится продвигаться ползком. Конечно, тащиться по грязи на животе не так почетно, как мчаться в атаку с высоко поднятой головой, но часто такая тактика оказывается куда более действенной. Понимаешь, более действенной. Надо терпеливо ждать своего часа. Так и поступает большинство из нас, мы вынуждены так поступать.