Бернар Клавель - Сердца живых

— Думаю, мое поведение нетрудно объяснить. Я всегда страдал из-за своего низкого роста, оттого, что такой хилый. Когда человек выпьет, он острее чувствует то, что его мучит с детства. Все обиды, огорчения.

Он встал, нашел свою трубку и начал тщательно ее набивать. Разжегши трубку, сбросил штатское платье и натянул холщовую блузу.

— А теперь мне остается только одно: почистить костюм, — сокрушенно сказал Ритер.

Он взял щетку и направился к двери. На пороге обернулся и спросил:

— Что ты думаешь о женщинах?

Вопрос застал Жюльена врасплох, и он только пожал плечами.

— Ну все-таки у тебя есть какое-нибудь мнение на сей счет? — настаивал парижанин.

— Я не совсем тебя понимаю.

— А ведь все очень просто. Я собрался почистить костюм, и мне пришло в голову, что труд этот не по мне. Когда я жил у родителей, подобной работой занималась служанка. Но здесь слуг нет. Я понимаю — на то и армия. К родителям я возвращаться не собираюсь, да и в армии вечно служить не намерен. Какой отсюда вывод? Надо будет найти себе жену, и она, когда я напьюсь, станет чистить мою одежду. Ты не находишь, что эта мысль вполне естественна?

Жюльен расхохотался.

— Я вовсе не шучу, Дюбуа. Отнюдь. Я подыщу себе идеальную жену. Немую как рыба и трудолюбивую. В наши дни именно о подобной женщине и надо мечтать. Невеста с состоянием, богатая наследница — все это ни к чему. Такие встречаются, но они непременно корчат из себя этаких философов в юбке. Мне такая жена и даром не нужна, пусть моя супруга будет глупа, как гусыня, но зато трудолюбива, как буйволица. А уж если мне станет с ней скучно, я найду где поразвлечься.

Ритер держал в левой руке свой костюм с таким видом, с каким тореадор держит плащ; величественным и торжественным жестом он поднял правую руку, вооруженную щеткой; потом откинул голову, надменно сощурил глаза, а из его плотно сжатого рта вызывающе торчала массивная трубка.

Через несколько дней Жюльен уже вполне освоился с порядками на посту наблюдения. Жизнь тут была легкая и приятная. Узнав, что новичок по профессии кондитер, сержант предложил ему взять на себя приготовление пищи.

— Разумеется, мы все будем тебе помогать, — заверил он. — А когда тебе надо будет уйти в город, стряпней займется другой.

Монотонное течение дня ежечасно нарушал телефонный звонок: промежуточный узел связи проверял исправность линии. Солдат, сидевший у аппарата, произносил:

— Пост наблюдения в Кастре; ничего существенного.

Самолеты пролетали редко. Случалось, за все четыре часа дежурства наблюдатель не составлял ни одного донесения.

Каждое утро сержант, Каранто и Жюльен занимались физической зарядкой. Каранто в свое время много играл в регби и собирался записаться в местный клуб.

— Гимнастикой следовало бы заниматься всем, — говорил сержант, — но мне не хочется приставать к ребятам. Когда им охота, они выходят на зарядку. А если лень вставать, дрыхнут. Очень рад, что вы от зарядки не уклоняетесь. Заниматься одному и вовсе скучно.

В свободное от дежурств время солдаты надевали штатское платье и отправлялись в город. Ритер много читал, не выпуская изо рта трубки.

В четверг вечером он надел свой синий костюм в белую полоску и тщательно почистил остроносые туфли. Сержант подписал увольнительную: солдату Дюбуа разрешалось посетить театр.

Ритер и Жюльен вышли вместе с Каранто и Тиссераном, которые собрались в кино. Возле Епископского парка товарищи распрощались. У Жюльена и Ритера было еще много времени.

— Пропустим по стаканчику, — предложил парижанин.

— Нет.

— Только по одному. Зайдем в кафе у почты, это в двух шагах отсюда.

Жюльен выпил пива, его приятель — белого вина. Небольшое помещение кафе было набито посетителями. У выхода они чуть не столкнулись с высоким и широкоплечим человеком. Ритер приостановился, посмотрел на него, потом сказал:

— Дюбуа, займись-ка этим молодчиком.

Жюльен изо всех сил стиснул руку Ритера и тихо произнес:

— Сейчас ты шутишь, но предупреждаю: если ты опять начнешь задирать людей, я тебя так вздую, что долго не забудешь.

— Не начну, не начну, будь спокоен.

Произнося эти слова, парижанин пристально смотрел на Жюльена. Они стояли друг против друга на тротуаре перед освещенной витриной кафе; мимо них сновали прохожие. Ритер немного поколебался, потом прибавил:

— Знаешь, ты мне очень нравишься.

— Ты мне тоже, — отозвался Жюльен. — Мне кажется, мы могли бы стать друзьями, но вот только…

Он умолк.

— Говори, говори, — попросил Ритер.

— Вот только мне не по душе, что ты так напиваешься.

— С этим тебе придется примириться. Но если я, напившись, стану валять дурака, а ты мне из-за этого расквасишь физиономию, заранее обещаю на тебя не сердиться.

Они вошли в театр. Места у них были в партере, в самой середине зала. Публику составляли главным образом юноши и девушки.

— До стариков Трене не доходит, — пояснил Ритер. — Тут все дело в ритме, в темпераменте, это неотделимо от нашего поколения.

— И все же здесь есть несколько пожилых людей.

— Они явились из любопытства. А может, это родители, сопровождающие дочерей. Должен тебе сказать, что и среди молодых, на мой взгляд, далеко не все поймут смысл того, что им предстоит услышать.

Вначале оркестр исполнил попурри из наиболее популярных песен Шарля Трене.

— Не слышу мелодии «Верлена», — заметил Ритер. — Бьюсь об заклад, что он не включил эту песню в программу концерта. Если хочешь, чтобы он ее спел, придется изрядно поорать.

Поднялся занавес, но сцена оставалась пустой. Декорации изображали домик в саду. В нем было только одно окно, закрытое ставнями. Оркестр заиграл вступление, и ставни разом распахнулись. Трене выскочил из окошка с такой стремительностью, словно его выбросила пружина. Еще в воздухе он запел:

Его встретил гром аплодисментов. Ритер преобразился на глазах. Он был словно наэлектризован пением Трене. Да и весь зал будто вибрировал. Общее возбуждение передалось Жюльену — никогда еще он не испытывал ничего подобного.

В лучах прожекторов Неистовый Певец носился по сцене, терзая нервными пальцами маленькую шляпу.

После каждого номера зрители топали ногами, громко выкрикивали названия популярных песен, требовали новых. Ритер и Жюльен надрывались:

— «Верлена»! «Верлена»!

Однако они чувствовали, что их голоса тонут в сотне других. Воспользовавшись минутной паузой, Ритер прошептал:

— В следующий раз дождемся, когда крики утихнут и оркестр начнет вступление. А тогда вместе крикнем что есть мочи: «Верлена»!

— Давай.

— Так и надо сделать, не то он этой песни не споет.