Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Ладно, хозяин, скажу… – подобострастно посмотрел Каналь, побаивавшийся профессора. – В общем, три дня назад давил я гадов ползучих в лесопарке у дальней калитки – там их тьма тьмущая вылезает. И тут этот псих из лесу нарисовался, проволочку из кармана вынул и стоит себе, замок открывает. Я – ноль внимания, мне плевать, стою, давлю себе. Он калитку открыл, ко мне двинулся, довольный, как новенький луидор, корзинка берестяная в руках, будто по грибы собрался. Подошел, стал смотреть, потом раздавил пару червяков, головой кисло помотал: «Не, не то – кайфа маловато», и пошел себе, как я понял, к бане. Воротился оттуда в сумерках – червяков уже почти не было видать – покурил рядом, потом заплевал окурок и усмехнулся, подленько так: «А я ведь тебя, гроза червяков, знаю. Видел твою фотку на Мартинике у дверей тамошней кутузки. Ты ведь Каналь, сраный итальяшка и серийный убийца?» Ну, я, конечно, осерчал – ведь с Корсики я, не макаронник – и вспорол ему брюхо снизу доверху, благо перо у меня всегда под рукой…

– А где вы взяли нож? – спросил профессор, вынув из кармана свою серебряную коробочку и проглотив очередную пилюлю.

– Как где?! В столовой реквизировал, куда серьезному человеку без пера?

– Лурье, предъявите комиссару улику, – сказал Данцигер следователю.

Следователь достал из кейса целлофановый пакет, содержавший заточенный под финку столовый нож с ручкой слоновой кости. Мегре грузно встал, взял пакет, повертел в руках, вернул следователю.

– Да, убийство совершено примерно таким ножом… Заточен прилично. Таким с бифштексом в минуту справишься, не то, что с теми, что подают в столовой.

– Вот и хорошо, – заулыбался Данцигер – у него вовсю сосало под ложечкой.

– Но, судья, позвольте задать вопрос: а как же камни? – скомкал Мегре его улыбку. – Как белые нитки, наконец?

– Ну, с нитками понятно, комиссар, – махнул рукой профессор. – Страсть месье Бертрана к шитью известна всем.

Судья посмотрел на часы и потребовал:

– Рассказывайте, Каналь, как камни оказались в чреве Мартена Делу. Да живее, живее…

– Вы, комиссар, могли бы догадаться… – тепло посмотрел серийный убийца на Мегре. – Помнете, летом 79-го вы застукали меня с Тибо-медвежатником на задах кафе? Ну, того, что на улице Соваж? Увидев вас, я пропустил удар…

– Помню, – сказал Мегре. – У тебя кишки, считай, вывалились, но ты, тем не менее, улизнул.

– Да, ушел. И знаете, месье комиссар, кто мне помог?

– Кто?

– Крошка Рейчел.

– Крошка Рейчел?! Не может быть! – молодому Мегре нравилась эта кроткая маленькая официантка, чем-то похожая на юную Грету Гарбо. И он частенько заглядывал в ее кафе пропустить стаканчик-другой. И тогда, преследуя Каналя, он и подумать не мог, что маленькая Рейчел прячет бандита в своей комнатке. В комнатке, которую Мегре решался посещать лишь в мыслях.

Профессор Перен, разглядывая комиссара, профессионально улыбался – на сеансах психотерапии Мегре рассказывал ему об этой истории и нежных чувствах, которые испытывал к девушке.

– Она самая, Рейчел – трансформировал Каналь ироническую улыбку профессора в откровенно саркастическую. – У нее я и схоронился. И у нее же живот зашил.

– Сам зашил? – Мегре нужно было время, чтобы совладать с эмоциями, пытавшимися вырваться из подсознания. – А что, Рейчел не могла?

– Она в обморок брякнулась, когда кишки мои коньяком промывала.

– Вы отклонились от темы, – посмотрел Данцигер на часы. Он истекал желчью, воображением видя, как пилот вертолета вместе с полицейскими, склонив головы, орудуют в столовой санатория ножами и вилками.

– Ну, в общем, когда ваш Лу упал, и кишки у него вывалились, у меня в мозгах что-то переключилось, и я стал портным – вечерами у меня это бывает, правда, хозяин?

– С точки зрения психоаналитики это вполне правдоподобно, – сказал профессор Перен, равнодушно рассматривая асимметричное лицо следователя Лурье, о многом ему говорившее.

– Правдоподобно?! – радушно усмехнулся Мегре. – А камни в живот – это тоже правдоподобно?!

– На мой взгляд, правдоподобно, – пожал плечами судья Данцигер, прежде чем обратиться к бывшему пациенту Бертрану: – Каналь, вы забыли о камнях. Расскажите господину Мегре, как они очутились в животе Мартена Делу.

– Я ж говорил, корзинка у него была. Туда шел пустой, а когда вернулся, три булыжника в ней отдыхали. Я еще хотел спросить, зачем они ему, под голову, что ли, ложить, или топиться собрался, но передумал. А когда он упал, и я стал кишки ему на место укладывать, чтоб покойник покойником был, он меня за горло обеими руками схватил, чтоб, значит, задушить. Но я не растерялся, не лыком шит, нащупал в корзинке булыжник и по черепушке вдарил, чтоб, значит, не дергался. Он трупом лег, а я, злой еще, камень в брюхо ему положил. Бедняге, видно, нехорошо от этого стало, и он опять за горло, псих какой-то, прям беда. Ну, я опять маху не дал, и его вторично уложил другим камнем, первый-то уже к кишкам прилип. И так три раза, как заводной, он за горло меня хватал, пока совсем не отключился. А когда отключился, я живот-то зашил, терпеть не могу рвани, ведь портной с детства, что ни говори, и причиндалы всегда со мной, окромя швейной машинки. Вот и зашил, камни, само собой, не вынув, потому как боялся – вдруг опять образумится, и опять за горло? А с камнями он вряд ли смог бы бодаться и, тем более, убежать, готовности ямы не дождавшись.

– Вы хотели его закопать? – спросил профессор. – Как? У вас ведь не было лопаты?

– Почему не было? Была. Как без нее? Ведь дожди, чай, не каждый день льют.

– Причем тут дожди? – машинально спросил Мегре, думая о своем.

– А притом, что, когда дождей нет, червяки дома сидят.

– И что вам дались эти червяки? – неприязненно посмотрел Мегре.

– Не стоит сейчас об этом, – поморщился профессор Перен, знавший причину мании Бертрана из сеансов психотерапии. – Знаете, у каждого человека под шляпой – свой театр [18]…

– А почему вы его не закопали? – продолжал допрос следователь Лурье.

– Темно совсем стало. А у меня куриная слепота, хозяин знает. Вот хворостом только и прикрыл, благо там его достаточно.

– Понятно, – сказал Данцигер, посмотрев на часы.

– Я думаю, сейчас самое время пригласить второго свидетеля, – сказал профессор, емко посмотрев на Мегре, так емко, что тот ничуть не удивился, когда следователь Лурье ввел в кабинет мадмуазель Генриетту Жалле-Беллем.

Мегре, как не старался, не мог оторвать от женщины глаз. Она, немного подкрашенная, в длинном белом платье и серебряных с бирюзой украшениях, смотрела виновато, как школьница, пересолившая экзамен по домоводству. Мегре не мог оторвать глаз от детски расстроенного ее лица – он прощался с образом, самовольно поселившимся в его сердце. Прощался, потому что знал, что всего лишь через минуту услышит нечто такое, что смотреть приязненно на эту женщину никогда уже не сможет.