Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Впрочем, пару дней назад я вряд ли смог предположить, – усмехнулся Мегре, – что величавая мадемуазель Генриетта спит с неким Делу, по прозвищу Волк, кравшим из бани булыжники.

Он пошел мимо «Дома с Приведениями», ощупывая глазами здание, вход в него, куклу, оставленную на скамейке, белокурую девушку, безлично смотревшую из окна.

…Маленькая Люсьен, молодое вино, нет, не забродивший еще виноградный сок… Восемнадцать лет, в санаторий привела мать. В большой гостиной кто-то, сидевший за спиной, в полголоса говорил, что у девочки что-то с головой. Его собеседник в ответ захихикал, что Люсьен – блондинка, да такая яркая, что все психиатры департамента махнули на нее рукой, третий же сплетник зашептал, что бедняжка просто страдает психическим инфантилизмом и легкой олигофренией, мало заметной среди широких слоев населения.

Что ж, драма, да и только. И для девочки, и для мамы, которой всего тридцать три. Или уже тридцать три? Да, уже. Отсюда и нервозность… Жизнь проходит, сладкое вино молодости понемногу превращается в уксус старости.

Мегре миновал «Дом с Приведениями», глаза его расслабились, оставшись наедине с природой, подернутой дымком ленивого тумана. Снова захотелось вдохнуть в себя сладкий табачный дым, рука скользнула в карман пиджака, нащупала трубку, которую, впрочем, нечем было набить – в санатории курение было запрещено категорически, и потому в поселковой лавке табаком и не пахло. Спасли его глаза. Спасли от уныния, обычно следовавшего после констатации факта отсутствия табака. Они констатировали движение, слишком резкое для дремавшего парка.

– А вот, кажется, и некий господин, – мигом забыв о трубке, проговорил Мегре.

В укромном уголке парка, на скамейке, укрывшейся в тупичке живой изгороди невдалеке от статуи Афины, сидела мадам Пелльтан (черный лаковый плащ, черная шляпка, вуаль). Рядом располагался садовник Катэр в зеленом с оранжевым рабочем комбинезоне. Они говорили, как говорят близкие люди: мадам, например, поправила ему воротник, а тот отогнал от ее лица зажившуюся муху.

– Может садовник, пусть красавец, быть любовником женщины, владеющей тремя доходными домами в Льеже? – задал себе вопрос Мегре. – А почему нет? Сердцу не прикажешь. А может, они не любовники, а родственники? Он ее брат? Сходство какое-то есть. Сходство… Они похожи друг на друга, как похожи муж и жена, немало друг с другом пожившие и пережившие! Вот те на! Надо проверить это предположение…

– Господин комиссар, господин комиссар, вас супруга спрашивает! – прервал размышления Мегре голос консьержа Жерфаньона.

Обернувшись, комиссар увидел простертую руку, в ней – радиотелефон.

– Спасибо, дружище Жером! Вы так внимательны ко мне. – Мадам Пелльтан и Катэр смотрели на них как сурки, учуявшие опасность.

– Рад вам услужить, комиссар! Я прочитал все до единого романы о вас, и видеть вас, говорить с вами – величайшее для меня счастье. Почему? – можете спросить вы. – Да потому что я, когда вижу вас, эпического героя, живым, сам оживаю!

– В таком случае, за мной автограф. И знайте – он составит вам состояние, ибо будет первым и последним моим публичным автографом. Кстати, я не говорил, что вы очень похожи на Ксавье Гишара, моего друга и шефа? У него такие же лукавые глаза и длинные седые волосы.

– Спасибо, бригадный комиссар! Однако ж, говорите, говорите, не то мадам Мегре вконец рассердится, – из протянутой трубки раздавалось недовольное бухтение супруги комиссара.

– Слушаю тебя, дорогая, – Мегре взяв телефон, пошел по направлению к скамейке, обжитой мадам Пелльтан и Катэром; Жерфаньон остался на месте, делая вид, что рассматривает розовые кусты, укрытые сосновым лапником от грядущей зимы.

– Как ты там? – спросила мадам Мегре. Катэр пригнулся, увидев, что комиссар приближается. – Как я слышала, поклонников и поклонниц у тебя хватает?

– Все нормально, дорогая, иду на поправку. К рождеству попрошу выписки. А что касается поклонников, они поклоняются не мужчине и не полицейскому, но чучелу, прославленному Сименоном.

– Мне звонили… одна доброжелательница.

– Неужели?

– Да. Говорила, что ты там времени даром не теряешь, и после бурных ночей до обеда валяешься в постели.

– Совершенно верно. Расследование продвигается вполне успешно, – Мегре решил отвечать невпопад, чтобы озадачить супругу.

– Расследование чего? Ее закромов и прелестей?

– Перестань, дорогая. Не зли меня, а то придется глотать таблетки.

– Знаешь, она мне такое о тебе наговорила. Однако я не поверила. Как не поверила бы, если бы мне сказали, что ты не в «Эльсиноре» лечишься, а на Венере .

– Ты имеешь в виду планету?

– Разумеется.

– Спасибо, дорогая. Твое доверие многое для меня значит. Послушай, у меня к тебе просьба. Не могла бы ты выяснить, в каких отношениях состоят мадам Николь Пелльтан из Льежа, владелица трех доходных домов, и некий Франсуа Катэр? Позвони в Льеж комиссару Огу, номер найдешь в телефонной книге.

– Ага! Значит, мадам Пелльтан, аппетитная мадам Пелльтан, родом из Льежа? Значит, вы земляки, и вам есть о чем поговорить?!

– Луиза, умоляю, перестань говорить глупости! – боковым зрением Мегре увидел Карин Жарис. В летних туфельках, странных для осени, она сомнамбулой шла по соседней дорожке.

– Я шучу, милый. Сейчас позвонить?

– Это было бы здорово. Жду.

Мадам Пелльтан поднялась со скамейки, направилась к воротцам, у которых начиналась дорожка к поселку. Катэр продолжал прятаться. Карин Жарис, остановившись, смотрела на хризантемы, побитые ночными заморозками. Жером Жерфаньон чистил ногти только что использованной зубочисткой.

– Похоже, она и в самом деле не приведение, а всего лишь пациентка, – огорчился Мегре.

Карин Жарис подняла головку; увидев изучающие глаза комиссара, помахала пальчиками.

– Сумасшедший дом, – подумал он, поклонившись.

Минуты через три позвонила мадам Мегре.

– Семнадцать лет назад Николь и Франсуа близко познакомились, – сказала она, – а через год у них родилось дочь. Эта история имела огласку, потому и отложилась в памяти комиссара Ога…

– В памяти комиссара Ога откладывается все, – тепло сказал Мегре. – Даже смерть кота Жана, последовавшая в 1961 в результате взрыва оасовской бомбы в мэрии Тулона. А что была за история?

– Этот Франсуа Катэр, семнадцати тогда лет, пожив с пятнадцатилетней Николь около года, открыл для себя важную вещь…

– Какую вещь?

– Ну, он открыл, что ориентация у него другая…

– Час от часу не легче. Хочется воскликнуть «О, времена, о, нравы!»

– А что ты удивляешься? Сейчас во Франции каждый пятый гомосексуалист или, по крайней, мере, бисексуал или трансвестит.