Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

1. Мэри-Энн Николс (Красотка Полли), 42 года.

Убита Джеком Потрошителем 31.08.1888 г. на улице Бакс Роу.

Горло перерезано в двух местах.

Живот вскрыт несколькими ударами ножа.

На половых органах обнаружено несколько небольших разрезов.

2. Энни Чепмен (Смуглянка Энни), 47 лет.

Убита 08.09. 1888 г. на улице Хендбери-стрит.

Преступник резал и потрошил жертву под влиянием сильнейшего сексуального возбуждения.

Горло перерезано в двух местах, внутренности обнаружены рядом с левым плечом.

Матка с частью влагалища и мочевого пузыря не была обнаружена.

3. Элизабет Страйд (Долговязая Лиз), 44 года.

Убита 30.09. 1888 г. на Беренр-Стрит.

Горло перерезано.

Никаких увечий или следов сексуального бесчинства на теле не обнаружено.

4. Кетрин Эддоус, 43 года.

Убита на площади Митр в Сити 30.09. 1888 г. через 2 часа после убийства Элизабет Страйд.

Одежда исколота и изрезана.

Лицо изуродовано, живот распорот от грудины до гениталий, извлеченные внутренности перемещены на правое плечо, кусок прямой кишки заткнут в зияющую рану на правой стороне шеи.

Двухфутовый кусок толстой кишки, отделенный от внутренностей, обнаружен между телом и правой рукой.

Влагалище вспорото, верхняя часть бедер изрезана – видимо преступник хотел отчленить ноги в бедренных суставах.

Левая почка, матка, оба уха отсутствуют. Уже в морге левое ухо выпало из складок одежды.

5. Мэри Джанет Келли, 25 лет.

Убита 09.11. 1888 г. в меблированной комнате ударом ножа в горло, рассекшим сонную артерию.

Найдена лежащей поперек кровати.

Изуродована до неузнаваемости: уши и нос отрезаны, лицевые мышцы срезаны до кости.

Тело изрезано и искромсано.

Половые органы изуродованы.

Отрезанные груди и печень обнаружены на кровати рядом с трупом. Остальные внутренности обнаружены на прикроватной тумбе.

Правый коленный сустав обнажен до коленной чашечки – вероятно, убийца хотел ампутировать ногу, как и левую руку.

Сердце не обнаружено, видимо, убийца унес его с собой или съел на месте.

Как мы уже говорили, профессор Перен догадывался, с какой целью мадемуазель Х. его пригласила. И перед визитом сделал эти выписки с целью показать, какую картинку оригинальная мадмуазель может увидеть на своем теле после визита Джека Потрошителя к четвертой по счету жертве.

Пуаро питал слабость к мадмуазель Генриетте, мы об этом уже упоминали. Ни одна дама, встречавшаяся ему на жизненном нескончаемом пути, не вызывала у него таких плавящих сердце чувств, как эта неожиданная женщина. Конечно, как большинство мужчин, нерешительный по отношению к прекрасной половине человечества, он старался увидеть в ней качества, которые могли бы помочь ему не пасть пред ней на колени, не сказать слов, роем теснившихся в душе. «Она слишком худа, фривольна, склонна к доминированию», – повторял он себе, находясь в ее обществе.

А в обществе ее он бывал часто, сначала в инвалидной коляске, потом на окрепших ногах (может быть, именно она, эта исключительная женщина, волевая женщина, помогла ему встать на них?!). И не потому бывал в ее обществе часто, потому что жаждал этого (разве Эркюль Пуаро мог себе позволить чего-то жаждать?), а потому что мадмуазель Генриетта стала выходить в свет, узнав, что в санатории появился Геркулес, Геркулес в образе неотразимого Эркюля Пуаро.

Поначалу Пуаро терзался, пытаясь определить природу чувств, влекших его к этой женщине, но после третьей или четвертой встречи с ней сердце его определилось. Он понял, что чувствует в ней женщину, которой, как и Афродите, прекрасной богине, не чуждо мужское начало [50], в нем самом приглушенное. И что его, бессмертного Геркулеса, влечет к ней ее земная простота.

Да, мадмуазель Генриетта влекла Эркюля Пуаро своей земной простотой. Земной простотой, подвигающей на грехи и проступки, обращающие взор на Бога Всевидящего, на Бога, собственно, и подталкивающего человека на грехи и проступки, подталкивающего, чтобы потом судить его милостивым отцовским судом. Эркюля Пуаро всегда манила человеческая слабость, манила, как манит пропасть глубиной в человеческую жизнь. С детства его учили лишь подниматься, шаг за шагом подниматься над собой и другими. Генриетта же была пропастью, в которую приятно падать, с ней он становился простым смертным. Он забывал о своем деле, о себе самом, забывал о Пуаро, вернее, о величии Пуаро. Конечно, порою он вспоминал о своем возрасте, но лишь затем, чтобы удивиться ее моложавости. Они могли бы быть счастливы вдвоем, ведь Пуаро в ее присутствие чувствовал себя счастливым мальчишкой, а она – матерью, обретающей великого сына.

Все было бы хорошо, если бы… Если бы не этот злополучный пакет…

Это случилось в тот самый день, в который мадмуазель Моника была татуирована. После завтрака Эркюль Пуаро прогуливался в саду, не совсем еще доверяя своим ногам. С ним, конечно же, был господин Луи де Маар, бывший дипломат, испортивший здоровье в Центральной Африке. Он прямо-таки приклеился к великому сыщику с первого дня его появления в Эльсиноре, а на второй – краснея от неловкости, попросил всех, в том числе и Пуаро с Переном, именовать его Артуром Гастингсом, капитаном в отставке.

Под ногами таял снег, только что выпавший. В лесу раздавался топор Садосека. Откуда-то доносилось заунывно-протяжное I’l meet you in midnight «Смоки». Друзья вспоминали о знаменитом фальшивомонетчике Аберкромби, о деле пройдохи Альтара, за которым гонялась половина европейской полиции, и все без толку, пока Пуаро с Джеппом не схватили его в Антверпене. Еще говорили о почтовой марке с изображением Пуаро, вышедшей в Никарагуа, о судьбах Фелисити и Джорджа [51], о Джудит, дочери Гастингса. Когда разговор зашел об инспекторе Сагдене, точнее, о его пышных усах, великолепие которых Пуаро в первую их встречу сразило, к ним подошел Жером Жерфаньон, вездесущий консьерж «Эльсинора». Извинившись, он отозвал Пуаро в сторону и шепотом сообщил, что мадмуазель Генриетта хотела бы видеть его тет-а-тет и немедленно по поводу исключительной важности.

– А где же она примет меня? – обеспокоился Пуаро, представив себя один на один с женщиной в ее уютной гостиной.

– Она ждет вас в башенке, – ответил Жерфаньон. – В центральной, с которой Наполеон Бонапарт в хорошую погоду высматривает свои полки.

– По-моему, она всего-навсего решила потренировать ваши ноги, – ревниво высказался капитан Гастингс, отличавшийся хорошим слухом.

Пуаро задержал на нем укоризненный взгляд, повернулся к Эльсинору, устремил взор к указанной башне. Мадмуазель Генриетта – в белой шубке и красной широкополой шляпе – недвижно стояла у бойницы, смотревшей в парк.