Нагиб Махфуз - Любовь под дождем

— Ничего…

— И не занимаешься землей?

— Она сдана в аренду, как вам известно, а я думаю заняться чем-нибудь другим.

Третий жилец пансионата, Сархан Аль-Бухейри, бухгалтер компании по производству пряжи в Александрии, внимательно следил за нашей беседой. А тут вмешался в нее:

— Чем же? — спросил он.

— Я еще не решил.

— Может, ты хочешь подыскать себе какую-нибудь должность?

И его я возненавидел. У него легкий деревенский акцент — он прилип к нему на всю жизнь. Он — животное. Даже Мерват не смогла бы повлиять на него, потому что он невоспитан, некультурен и груб.

Если ему вздумается спросить меня о моем аттестате, я запущу в него чашкой с чаем.

— Откуда у тебя такая приверженность к революции?

— Я убежден в ее необходимости…

— Я не верю тебе.

— Верьте, без колебаний.

Он слабо рассмеялся:

— Очевидно, отказ Мерват лишил тебя разума.

— Да что вы, мысль о женитьбе пришла мне в голову лишь на мгновенье, — ответил я раздраженно.

— Да будет милостив аллах к твоему отцу — он дал тебе упорство, но не дал своей мудрости! — тоже не сдержался он.

— Почему ты не рассказываешь нам о своих проектах? — спросила мадам.

— Я еще не решил, на чем остановиться.

— Значит, ты богат?

Я лишь многозначительно улыбнулся, и мадам с интересом посмотрела на меня.

Сархан вместе со мной вошел в кабинку лифта. Он смотрел на меня смеющимися глазами, как бы приглашая познакомиться поближе, и злость моя постепенно ослабевала. Видимо, желая сгладить невольную резкость недавних своих слов, он сказал:

— С должностью сегодня надежнее, но и свободное предпринимательство, если его выбрать с умом…

Я вышел из лифта прежде, чем он закончил фразу, однако его тон говорил больше, чем слова.

Мы расстались. Он направился к трамвайной остановке, я — к гаражу. Проходя мимо кафе «Мирамар», расположенного в нижнем этаже здания, я вспомнил, что мы когда-то бывали здесь с дядюшкой. Он приходил сюда под вечер выкурить наргиле и сидел, завернувшись в мягкую абаю, словно король в торжественном облачении посреди толпы придворных. Да, канули в прошлое те времена, однако он заслуживает лучшей участи, чем та, что ему досталась.

Я вел свой «форд» по улицам без всякой цели, просто отдаваясь движению. Я думал, что лучше не отталкивать Сархана аль-Бухейри, а использовать его опыт, его знание города и обстановки. Быстрая езда успокоила мои возбужденные нервы. Я проехал по районам Азарета, Шатыби и Ибрагимии. Показалась набережная, свободная сейчас от суеты и гомона отдыхающих. Я решительно сказал себе, что если и вернусь в Танту, то только затем, чтобы получить деньги или продать землю, и пусть провалятся в пекло все воспоминания о ней.

Повернув в район Мустамара Суюф, я вырвался на центральную улицу Абукир. Увеличивая скорость, я спрашивал себя: «Где же европейки? Где красота? Где слитки золота?» Я взял билет на утренний сеанс в кинотеатр «Метро». В антракте пошел в буфет, пофлиртовал там с какой-то девицей. Потом мы с ней пообедали в ресторане «Омар Хайям» и поспали в ее маленькой квартирке. Вернувшись в пансионат к вечеру, я уже не помнил ее имени.

Здесь царила тишина. Ни в холле, ни в коридоре никого не было. Я принял душ и под струями воды вспомнил прекрасную феллашку. Придя к себе, я попросил чаю, чтобы снова увидеть ее. Я предложил ей плитку шоколада. Она отказалась.

— Но почему же? — настаивал я. — Ведь мы теперь живем одной семьей!

Я с улыбкой смотрел на нее.

— Зухра, скажи, много в деревне таких девушек, как ты?

— Не сосчитать… — она без всякого смущения встретила мой взгляд.

— И все такие же красивые?

Она поблагодарила меня за шоколад и ушла. Боится? Хитрит? Во всяком случае, сейчас она мне не нужна. Она вправе немножко посопротивляться и пококетничать, а я вправе признать, что она очень красива.

Фрикико… не упрекай меня.

Я так пристально рассматривал портрет мадам, висевший на стене, что она рассмеялась.

— Нравится?

И рассказала мне историю своих двух замужеств.

— Скажи, как ты находишь меня теперь?

— Вы так же красивы, как и прежде, — ответил я, глядя на ее жилистые руки и сморщенную кожу, напоминающую рыбью чешую.

— Болезнь преждевременно состарила меня, — смиренно заметила она и без перехода спросила: — Разумно ли ты поступаешь, вкладывая свои деньги в новое дело?

— Думаю, что да.

— А если правительство наложит на него арест?

— Есть гарантированные предприятия.

Мне показалось, что она хочет мне что-то предложить, но колеблется, и я сказал наобум:

— Как было бы прекрасно нам вместе участвовать в каком-нибудь прибыльном деле!

Она взглянула на меня с недоумением и рассмеялась:

— Нам вместе! Ах… пансионат еле-еле оправдывает себя!

К нам присоединился клоун от журналистики. Он был закутан в толстый халат. Я нашел его довольно бодрым, несмотря на его неприятный старческий вид. Не успев еще усесться как следует, он изрек:

— Молодость ищет приключений, старость стремится к стабильности.

Я пожелал ему доброго здоровья.

— Ты приехал в Александрию, чтобы заняться делом?

— Да!

— И ты действительно стремишься к этому?

— Меня тяготит безделье.

— Молодость, безделье и новизна разлагают людей, — продекламировал он.

Однако я не терплю стихов, так же как на терплю тех, кто делает карьеру с помощью аттестатов. Я чувствую в себе превосходство джигита, живущего среди пастухов. А похож я на человека, пытающегося ехать в машине без аккумулятора…

Через холл, направляясь к выходу, прошел молодой человек. Мадам окликнула его и пригласила присоединиться к нам.

— Наш новый жилец, господин Мансур Бахи, — представила она его.

Он — диктор Александрийского радио. Имеет диплом о высшем образовании. У него тонкое, выразительное лицо. Однако ему не хватает мужественности. Он также из пастухов. Когда он ушел, я спросил мадам:

— Он здесь временно или надолго?

— Надолго, дорогой мой. У меня временные не останавливаются.

Вернулась Зухра с сумкой, набитой продуктами. В городе полно женщин, но эта девушка волнует мою кровь.

Фрикико… не упрекай меня.

— Ты наконец влюбился?

— Не знаю… Не любовь и не страсть. Однако она превосходная, девушка… и я хочу жениться…

— Во всяком случае, ты — парень, какого пожелает любая девушка.

Вечер, когда по радио передают концерт Умы Кальсум, всегда бывает оживленным, даже в пансионате «Мирамар». Мы ели, пили, смеялись, обсуждали различные проблемы, в том числе и политические. Амер Вагди разошелся и сыпал героическими историями, достоверность которых оставалась на его совести. Даже этот пустой старик пытался убедить нас, что он герой. Значит, нет в этом проклятом мире просто нормального человека, нет никого, кто бы не был приверженцем революции, даже Талаба Марзук, даже я, ваш покорный слуга. Я должен быть осторожен. Сархан извлекает из революции пользу для себя, Мансур, скорее всего, осведомитель, а старик, кто его знает? Да и сама мадам. Вполне возможно, что органы безопасности поручили ей наблюдение. Когда Зухра подала мне бутылку содовой, я спросил ее: