Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь

— Почему твой отец продолжает утверждать, что твой брат утонул, тогда как на самом деле он погиб иначе?

— Не знаю.

— Ведь твой брат погиб от того, что на него обрушилась гора строительного мусора, он умер от внутреннего кровоизлияния, так ведь?

— Да. Конечно.

— Тогда почему же твой отец говорит, что он утонул, как ты считаешь?

— Ну, он не всегда так говорил. До того как он стал дурным… стал таким странным. Просто взял и начал так говорить — не знаю когда, я… Это все потому, что он сумасшедший…

— Да, Джек, — сказал Хоу.

Джек же подумал: «А вот я раз чуть не утонул».

Хоу ждал. — Тебе ничего больше в голову не приходит? Никакого другого объяснения?

Джек почувствовал, как тело его странно напряглось, словно бы от восторга, хоть и непонятного. Сердце его забилось сильнее, даже вкус у слюны стал вроде бы другой, вкус его естества стал другой — острее, крепче.

— Я же сказал, что не знаю.

Он посмотрел на Хоу прямо, в упор. До чего же ему нравилось это лицо! До чего ему нравилась крупная фигура этого человека, его дорогая модная одежда — сегодня на нем был синевато-зеленоватый костюм в крупную крапинку. Только край у нагрудного кармашка был порван: Хоу то и дело засовывал туда шариковую ручку. Он задумчиво смотрел на Джека.

Джек вытер нос ребром ладони. Жест был неожиданный — слабовольный, детский, постыдный. Теперь он всю жизнь будет помнить, как вдруг взял и по-мальчишечьи вытер нос рукой под взглядом Хоу.

— Ты ведь единственный из них всех, у кого голова варит, — медленно произнес Хоу. — Я не могу посадить на свидетельское место твоего отца, даже если бы он стал рассуждать разумнее. Он не хотел говорить с тобой и с твоей матерью, да? Что ж… Расскажи-ка мне, пожалуйста, о своих отношениях с ним. Расскажи правду.

Джек глотнул. И улыбнулся, точно принимая вызов.

— Мы не очень хорошо ладили, — сказал он, — потому что… я хочу сказать, он всегда донимал мою мать… Тихо так, без криков… Может, считал — это она виновата, что такой у нас родился Ронни. Я вовсе не хочу сказать, что он это говорил. Очень это было тяжело для них — то, каким оказался Ронни… Это было ужасно для нас всех: ведь мой брат даже туалетом пользоваться так и не научился — был точно маленький, точно грудной. Все десять лет — ему ведь было десять, когда он умер. Он мог вдруг страшно обозлиться, свирепел, буйствовал, и одному из нас приходилось держать его, а он к концу стал очень сильный… Как-то раз сидел он в кухне на полу и крутил какую-то металлическую штуку, играл с ней, а края были острые, и он порезал себе пальцы; я у него эту штуку отобрал, смотрю: это же от холодильника, он отодрал ее от задней стенки и… И… — Джек вдруг почувствовал, что говорит быстро, точно кается. — Мой отец любил Ронни, он говорил, что любит Ронни. Но он-то с ним все время не был, как мать. А мать всегда была при нем, постоянно, все эти годы — только когда ходила за покупками или там еще за чем, я или сестра оставались с братом, а так — она была прямо привязана к нему. Все эти годы. То есть я хочу сказать — десять лет. Она у нас очень верующая, так что, может, это ей помогало…

Джек умолк. Он совсем забыл, что должен говорить об отце.

— Мой отец всегда много работал, хоть и ненавидел свое дело, — продолжал Джек, — и иной раз выпивал… Но после несчастного случая с Ронни стало куда хуже, а когда у него не вышло со Стелнном — не удовлетворили его иска в суде: судья ведь решил, что Стелин не виноват… Потому как и в самом деле, ну какая, к черту, тут могла быть его вина? Ведь мой брат был такой… Он удрал из дома и побрел куда глаза глядят, а там пролез под проволокой, точно зверюга, и…

Хоу ждал. Снова это его терпение, его сосредоточенное молчание. Однако Джек чувствовал, что Хоу вовсе не отличается терпением.

— Я не помню… не могу вспомнить, о чем вы меня спросили, — сказал Джек.

— Я спрашивал тебя о твоем отце, о твоих отношениях с ним.

— Я же все вам сказал, — раздраженно бросил Джек. — Я столько раз уже это повторял, надоело до тошноты, надоело все это квохтанье вокруг него. А он бродил по дому в одних штанах, иногда еще в грязной нижней рубашке, бродил пьяный, распустит нюни и жалеет себя… Жалел себя, потому что мой брат умер! «Я любил Ронни, — говорил он, натыкаясь на стулья, и плакал, — я любил Ронни…»

— Значит, весь прошлый год он был таким, — сказал Хоу. — Прекрасно. В характере его происходили перемены — надвигалось нервное расстройство. В своих показаниях ты это и подтвердишь: как он стал неотрывно думать о Стелине, как начал буйствовать дома — помыкал матерью, разбил лампу… хорошо, прекрасно… Значит, на какое-то время он стал психически ненормальным, так? Теперь же дело у него неуклонно идет на поправку, он снова будет здоров, да? Он уже не буйствует и хотя пока не разговаривает ни с тобой, ни с твоей матерью, но говорит с другими людьми. Он стал рассуждать вполне разумно. Все это прекрасно — по этой части у меня вопросов нет. Я просто хочу тебя спросить сегодня, сейчас, почему ты считаешь, что в то утро он не был не в себе, почему ты не веришь тому, что говорит тебе его защитник, каковым я являюсь…

Джек вскочил. И нервно рассмеялся.

— Так он же виноват, сукин сын, — сквозь смех сказал Джек.

Хоу изо всей силы ударил кулаком по столу.

— Он не виноват!

— Виноват, виноват, он хотел убить того человека… как его… Он хотел убить Стелина, хотел его убить, — в исступлении завопил Джек. — Я знаю, что хотел. Он притворяется сумасшедшим, притворяется, а может, и довел себя до этого… уговорил себя… Вся эта чепуха насчет Бога, насчет того, что Ронни разговаривал с ним после того, как его зашибло — Ронни разговаривал! — точно мой брат мог говорить, точно он когда-нибудь говорил — только слюни пускал да визжал так, что хоть беги из дома… Как же все-таки нам повезло, что мой братец умер! До чего же, черт возьми, здорово повезло! Полез на кучу мусора, на свалку — не знаю, что там было: металлический лом, куски цемента, всякий хлам — полез на четвереньках, точно зверюга, — все на него и свалилось… Здорово повезло, это же было такое везение, а отец говорит, что любил его, любил, говорит, что только его и любил…

— Твой отец невиновен. Невиновен.

— Нет, виновен, он заранее все продумал, — сказал Джек. Он сам себя довел до нервного расстройства — пил до рвоты, а тогда шел в ванную. Он приставал к Стелину и брал у него деньги в долг — все это выплывет наружу; Стелин ведь оплатил все расходы по похоронам и многое другое, и дал отцу денег, я знаю, что дал, больше никто об этом не знает, а я знаю, что он дал отцу денег, только отец об этом ни гугу… разве что намекал, когда выпьет, — намекал на свою дружбу со Стелином, говорил, как жизнь удивительно складывается… А на другой день этот сукин сын хныкал по поводу Ронни, и как никто не любил Ронни — только он один. Я прямо с ума сходил от злости! Он говорил… говорил… Однажды он сказал моей матери за ужином прямо в лицо… прямо вот так… сказал матери, что она, мол, рада, что Ронни умер, рада, что избавилась от него…