Константин Сергиенко - Самый счастливый день

Поезд дёрнулся и, едва ворочая колёсами, пополз вдоль низкой осевшей платформы. Но и она, старушка, в этот парадный осенний день посверкивала зеркалами луж и радовалась первым кленовым звёздам, павшим на её серую грудь. Белый домик охраны так воссиял под солнцем, что было больно глазам. Бесформенные кучи песка, щебня и глины рядились теперь под средневековые башенки, стены и замки. Справа, в прорехах поредевшей листвы, отчаянно синела и блистала река, соревнуясь с небом и солнцем одновременно. Стая птах эскортировала вагон, выписывая немыслимые пируэты. В купе я был снова один.

Телом владела лёгкость. Невесомость даже. Я сидел на скамье и парил одновременно. В голове звенело, мелькало, вскрикивало, напевало. Васин, а может, не Васин. Кулёк-василёк. Да, да, мы ещё разберёмся. И с вами, и с вами, Николай Николаевич. Мы ещё живы, да, мы ещё живы. И это не сон. А как она хороша в голубом! Сошедшая с полотна голландца. Вермеер и Босх пожали бы друг другу руки. Или так. Они бы соприкоснулись кончиками кистей, оставив в пространстве, во времени искру-точку. Да, с этим Васиным что-то произошло. Плёл, плёл вокруг меня паутину, а сам ухнул. И, видно, не в шутку. Иначе бы этот Кулёк-василёк… Кстати, глаза у него синие. Форма тринадцать. Жаль, жаль, что отменена. Магическая, без сомнения, форма. И какой замечательный день! Как по заказу. Сошедшая с полотна.До чего ей идёт голубое. И этот рдяный берет… Кстати!

Хватаю сумку, открываю молнии. Красный берет… Нет берета! Аж захолонуло в груди. Но где же он? Снова ищу. В том отделении нет, в этом тоже. Где он? Изъят капитаном? Остался в доме Егорыча? Мой красный берет. Хоть с поезда прыгай.

Будто услышав меня, вагон торкнулся, встал. Я привалился к стене и замер. Пришла в голову мысль достать из сумки икону, поставить напротив себя. Взгляд Богородицы мягок и кроток. И лесенка в правой руке. Да, да, обещаю. Благодарю тебя, Пресвятая. Я воспользуюсь этим даром. Я поднимусь. Пусть на одну ступеньку. Но я полон решимости карабкаться в гору. В любые годы остаётся надежда. Да, да, обещаю…

Снова дёрнуло. Покатили. Прощайте, Бобры. Теперь уж свидимся, верно, не скоро. И ты, таинственный мрачный Провал. Справится ли с тобой наука? Я бы, к примеру, устроил здесь заповедник. Заповедную зону. Оставил бы навсегда, чтоб через долгие годы взглянуть, какие загадки родят её недра. Мне кажется почему-то, что Провал не желает нам зла, хотя и сеял смерть поначалу. Ведь есть чудесные исцеленья. Есть семилетник, который дарит здоровье. Есть тайна, которая манит, влечёт, заставляет жить с удвоенной силой. Часовня поглощена, но к небу восходит её виденье. Как символ. И как призыв…

Вагон зашатало на стрелках. Тех самых, где он выбирает путь. Там, где в последний раз… Я прилепился к окну. Место ещё узнаваемо. Покосившееся строеньице полустанка. Ненужная водокачка. Ненужные бастионы битого кирпича. Как разрослись тополя! Осенняя их листва здесь совершенно необычайной расцветки. Дымчато-розовая с переходом в голубизну. И вы, тополя, прощайте. Кажется, я увидел её вон там, у столбика с табличкой «175 км». Она махала рукой, а потом побежала. Споткнулась. И снова бежала…

Громыхнув и шатнувшись в последний раз, вагон выбрался на прямую дорогу. И заскользил, набирая скорость. По тропинке идёт человечек. Мы догоняем его. Это девочка в коротком пальтишке с чёрным портфелем. Разве тут есть ещё школа? Девочка вышагивает чуть сутулясь. Споро и деловито. Вот поравнялись с ней. Она поднимает голову, провожая глазами вагонные окна. И видит меня. Взгляды сталкиваются через стекло. Вспышка изумления на её лице. Она замирает на месте, а потом бросается вслед. Она срывает с головы… боже мой, красный берет! И бежит, бежит, воздев его над собой, ослепляя его полыханьем и без того яркое пространство осеннего дня. Её тонкие ноги в больших башмаках разбрасывают коленями полы одежды. Портфель вырывается из руки, отлетает. Но она продолжает бежать и машет пламенно красным беретом. Вагон толчком подаётся влево. Торцом поставленный длинный барак обрубает перспективу. Девочка остаётся там.А я всё быстрей уношусь в открывшийся безлесный простор.

Я повернулся и увидел себя в зеркальной двери купе. Поднял руки, с удивленьем на них посмотрел. Ощутил, как впервые, толкание сердца. Это я. Это всё живое. Как замечателен мир. Как сложно, как мудро устроен. Всеохватен, всесвязан. Как просто, поистине даром дарована жизнь. Как просто походя растерять этот дар…

Необъяснимая радость, внезапное ликованье охватили меня. Да, да, это счастливый день. Замкнутый в тесной коробке купе, влекомый в одном направленье, я был свободен, как птица. И я был счастлив.