Мастер Чэнь - Магазин воспоминаний о море (сборник)

В посольстве Юле выпала редкая привилегия — работа в канцелярии. Жены дипломатов, сидящие дома и готовящие самим дипломатам плохие ужины, — это вечная и глобальная проблема, но здесь ее удалось избежать. Михаил… или Игорь… в общем, муж Юли Филимоновой, второй секретарь, в результате тоже имел привилегию: видеть свою замечательную жену хоть круглые сутки, но это было не так уж плохо, заодно можно было за ней присматривать. А она — она могла присматривать за ним, и это было разумно, потому что муж ее, собственно, тоже был очень хорош.

Говорили, что на них кто-то ставит генетический эксперимент. Она: русская Венера. Он: если не голливудский красавец, то готовый образ мужчины-защитника, молчаливого воина, пожарника, милиционера, да хоть хирурга-волшебника: каменная челюсть, тяжелый нос, стальные глаза. Чем-то они были даже схожи, эти два идеальных животных, вот только генетический эксперимент явно подзадержался — детей не было. Однако — молодая семья, трудности с зарплатами и жильем (дипломаты в Москве никогда особо богатыми не бывают)… в общем, все ожидали, что потомство возникнет прямо там. В Маниле. Под наблюдением грамотных врачей Медицинского центра Макати, района, где обитает большая часть иностранцев. И тогда, кстати, место в канцелярии на целый год могло бы достаться кому-то из прочих изнывающих от скуки посольских жен.

А получилось по-другому.

Тот день был странно ветреным, пыльные верхушки пальм вдоль Манильской бухты сухо постукивали, неуверенно протягивая тяжелые гребешки ветвей к югу, туда, где Лас Пиньяс, Параньяке и международный аэропорт.

На набережной я бывал редко, это не самое приятное место не самого приятного в мире города — слишком много нищих, в лучшем случае — мальчишек, шаркающих копеечными сандалиями. Плотным роем они окружают твой автомобиль перед светофором: торгуют сигаретами поштучно, леденцами, жасминовыми гирляндами. Или просто клянчат деньги нудным голосом: «Сэ-э-эр». Окна в таких случаях следует заранее, перед светофором, закрывать.

Но в тот декабрьский день именно на этой набережной нас высадил корабль, отвозивший журналистский корпус на остров Коррехидор, к местам боев Второй мировой. Мы пошли к автомобилям, и тут… ну да, тут кто-то обратил внимание на напряженные лица нескольких военных, подбежавших к участвовавшему в нашей поездке Фиделю Рамосу. Тот достал изо рта неизменную незажженную сигару, медленно повернул голову с большими ушами, наклонился поближе к докладывавшему адъютанту…

Рамос тогда был министром обороны Филиппинской Республики.

Так начался декабрьский переворот 1989 года, самый кровавый и самый дикий в истории страны.

Но у нашего повествования, где уже появилась героиня, чего-то не хватает — героя. Назвать, впрочем, Кирилла Фокина героем — странно и смешно. Если муж Юли Филимоновой был непохож на дипломата, то проблема Кирилла заключалась в том, что он был на дипломата слишком похож. На хорошего дипломата. На настоящего, относительно молодого, начинающего дипломата той, уже, в общем, античной эпохи. В прямоугольных очках. Радовавшего начальство скромностью. Доброжелательного. Компетентного. Естественно, отлично образованного. Но если муж Юли Филимоновой был, вдобавок ко всему, сложен как бог и отлично играл в футбол во дворе посольства, то идеальный дипломат Кирилл Фокин в футбол старался без необходимости не играть, был толстоват и чем-то напоминал Винни-Пуха.

Что еще — голос? Очень тихий. И никакой.

Да — и, кажется, я ни разу не встречал его без небольшой и аккуратной пачки бумаг в руке или под локтем.

Никогда, впрочем, не надо раз и навсегда записывать людей в какую-то скучную категорию и оставлять их там без наблюдения. Они могут оттуда, из категорий, рамок и стандартов, выйти, и еще как выйти.

Я мог бы заподозрить, что все не так просто, исходя из того лишь факта, что у ничем не замечательного Кирилла была очаровательная рыженькая жена — собственно, куда лучше Юли Филимоновой — и маленькая дочка. Или задуматься, когда некая посольская дама пожаловалась мне:

— Больше с этим Кириллом в его машину не сяду. Попросила подвезти из магазина. Он знаешь как водит? Сначала с дикой скоростью вперед. Потом шарах по тормозам. И снова вперед. Как он из этой своей «хонды» такую мощь выжимает?

То, что здесь все-таки мы имели случай не совсем обычного дипломата, я узнал потом, и именно благодаря той самой «хонде».

Это были дипломатические гонки двухлитровых машин по южному шоссе, от городской черты Манилы до озера Тагайтай. Идея абсолютно безумная, но Филиппины — безумная страна, нормальному человеку там успеха не добиться.

Дипломатическими гонки были потому, что участвовать в них должны были машины с дипномерами, то есть те, которые местная полиция не могла задержать за превышение скорости. Но со скоростью в любом случае следовало быть осторожнее. Потому что гнать предстояло в воскресный день по обычному филиппинскому шоссе — сначала многорядному, а потом и двухрядному. Среди местных автомобилей, среди жутких, изрыгающих дизельный дым автобусов и грузовиков, везущих кирпично-красные бревна и доски, а еще — кошмарных джипни с их коваными железными боками, украшенных конскими хвостами, металлическими петухами и десятком фар и расписанных яркими красками от крыши до колес.

Выпускали на трассу молодых дипломатов (а двухлитровые машины во всех странах мира полагаются именно среднему дипломатическому составу — рангом не выше советника) со стартовой линии по очереди, с интервалом в три минуты. Никому не нужно было, чтобы дипломаты толкались боками машин — в теории они даже могли не видеть друг друга, каждый ехал как бы сам по себе, просто следовало затратить на дорогу как можно меньше времени. На Тагайтае, там, где вулкан, был финиш (а через день в гольф-клубе Макати ожидалось награждение).

Советские гонщики вышли на старт исключительно потому, что в гонке, как выяснилось, решили принять участие американцы.

Советских оказалось двое. В Маниле у нас было и остается маленькое посольство, там и дипломатов-то всегда меньше десятка, поэтому в параметры «двухлитровый двигатель» попал лишь наш герой, идеальный дипломат Кирилл Фокин с его серой «хондой».

Вторая двухлитровая дипломатическая машина была у меня, поскольку это было удобно и уместно, а цвет паспорта — это, в конце концов, пустяки.

И то была потрясающая машина — «тойота» того самого, 1989 года, похоже — первая в истории машина с изобретением под названием «шестнадцать клапанов».

А еще она была снежно-белой, по форме — как капля воды, на шоссе она кружила головы — в ее сторону эти головы только-только поворачивались, но глаза уже видели лишь белую тень, таявшую за ржавой спиной очередного обогнанного автобуса.