Кровь уже устала течь из раны от выстрела. Помощников-загонщиков ожидает ужас старческой беспомощности (им-то никто не окажет любезность и не пустит в них пулю до срока, выводя их из обращения), а от ужасов леса они занавесились окровавленными платками, уж постарались: занавесим окна-двери, не страшны лесные звери. Так что лес остался снаружи. Подсобные рабочие стоят с пилами наготове. Грохочет гравий на осыпях, вспениваются мелкие камешки. Земля вздыбливается перед смертельными стволами, которые направлены на нее. Земля вздрагивает и совершает еще разные резкие движения, но она под прицелом. На коньках крыш сидят деликатесы в виде птичьих тел, вроде бекасов и куропаток. Всех их лишили теплой клетки. Ружье решительно выдвигается вперед, охотник позади него. Медленно струится сквозь ночь белое сало — столь податлива может быть природа, когда стемнеет. «Опель-кадет» газует перед домом старшего лесничего. Женщина из Филлаха перепоручила свой придорожный табачный ларек в чужие руки, пока сама здесь предается любви, и теперь ни Филлах, ни финансовая выгода от ларька не покрывают сеткой морщин ее лоб — вдребезги разбилась забота. Жена еще жива, но по краям она уже умирает. Поцелуй смерти с портфелем в руках стоит перед частным домом, который так и просится в руки женщине из Филлаха. Смертельная боль, невзирая на личности, вытягивает кишки из коровы, которая неудачно отелилась. Король универмагов между делом беседует с кем-то как с равным себе, это дается ему легко, он тратит на такое общение не больше усилий, чем на уход за собственными ногтями. В его сердце есть место лишь для немногих. К кассе его сердца стоит очередь со вчерашнего утра. Надеются, что его взгляд, словно солнце, упадет и на них. Я тоже люблю пострелять, но только из фотоавтомата, говорит его жена. Некто, представляющий местную прессу (которая уже довела его до полного озверения — столько несчастных случаев со смертельным исходом довелось ему наблюдать), по-рабочему одетый, подобострастно кивает. Жена короля универмагов что-то коротко произносит. А ведь кое-кто мечтает увидеть вас в бикини, шутит он. Миллионер-охотник со звяканьем вынимает приготовленное спиртное. Лесорубы с благодарностью принимают из его рук этот ответственный напиток. Мертвая шерсть оленя, мертвая шкура косули. Уверенно и ловко идут они по бушующей местности. Содрогаясь, опустошаются вершины гор; лесорубы, обнимая свою звериную добычу, кубарем скатываются со скал, с вершин, с хребтов вниз, в долину. В смертный час стискивают они в объятиях сочный кусок добычи, который хотят принести жене. Кожа у них испачкана кровью. Жена короля универмагов красит губы — верхнюю и нижнюю. Старший лесничий подставил ей зеркальце. Мистерия под названием жизнь, как выразился кто-то по телевизору, не занимает никого, кроме брызжущей слюной банды ряженых охотников. Недалеко от того места, где они находятся, с шумом бежит по своему руслу горный ручей. Мягко опускаются звери по ту сторону ледниковых струй, гордо пружинят шеи, красиво подскакивает вымя. Ничто не украшает больше их головы. Раскаляясь добела, впиваются пилы в стволы деревьев, впиваются в кости. Спиливают с головы рога. По капельке сочится молочное дыхание коровы, она щедро дает нам то, что мы хотим. Отставания в лесничестве необходимо избежать. Кое-кто, рассуждая о растениях и животных, не подумав, считает, что одно компенсирует другое. Одно вредит другому, но и то и другое нам жизненно необходимо! Если бы у нас не было ни того ни другого, нас и самих-то давно бы тоже не было. Клокочущая смола струится из ран дерева. Охотники нерешительно тычутся в лесной бульон. Деревья отражаются в смолистом озере, наблюдатель встает и уходит, потому что слишком уж долго ничего не происходит. Ведь природа по большей части находится в покое, потому что ей хочется отдохнуть. Напившись и покачивая разгоряченными тенями, охотники избивают друг друга. Подручные, простые крестьянские парни, противозаконно сбившись в кучу, пытаются совместить направление просеки и заряда. Ведь их пригласили на простое угощение! Ни одна душа не записалась дважды на ознакомительную экскурсию по этой местности, за которую отвечает священник. Горные козы часто болеют. Чесотка и гнойные раны, повальные эпидемии и потери от инфекций. Какая замечательная причина все новых отстрелов для искусника в кожаных штанах! Уменьшением поголовья займется хладнокровный клюв хищного стервятника. Никто не виноват, бесправный человек и подавно. Молодой лесоруб знает, как распадаются кости, по опыту собственной боли. Он так и говорит. Знает боль сестры в качестве наглядного материала чужой боли. Знает воспаление легких, от которого никто не в восторге. И ноги, и руки он себе уже обжигал. Он ведь тоже всего только человек. Иногда кости ломаются, размолотые челюстями собак. Разъяренные лисы в своей гигантской разветвленной системе нор — вы бы только видели! Жительница гор (Да-да, именно вы! Такая женщина, как я, ура! Да, подойдите сюда!) шагает по снегу. Госпожа королева универмагов придирчиво рассматривает себя, потому что из колодца ее тела бурно бьет беловатый фонтан. На шее у нее висит некий аппарат. Аппарат не есть часть ее тела, он болтается на шнурке. По стопочке шнапса всему этому множеству взрослых и детям тоже. Они вдохновенно опрокидывают шнапс внутрь, за обе щеки уплетают деревенские и охотничьи колбаски, припасенные на этот случай. Потолок хозяйского дома опускается на них, кое-кто не успевает вовремя выползти из-под него и выбирается наружу сплющенным, как ноготь. Подождите, ну совсем чуть-чуть, моя сестра как раз сейчас умирает. Эти охлаждающие компрессы имеют определенное предназначение, они для определенных мест. Крестьяне с дополнительными источниками доходов (доходы не удваивают существования, а делают его вполовину меньше!), пунцовые от смущения, выскребают ковер в доме старшего лесничего — до основания, до дыр — и смываются, внутри остается приезжий гость, снаружи — загонщики и загоняемые. Спусковые крючки у охотников погружаются в болотную жижу, без жертв не обойдется. Молодой человек поднимается по тропе на цыпочках, у него настоящее духовое ружье. Это его ружье, и он им воспользуется. Со слабым щелчком разряжается этот атрибут властителя. Пара лисиц, уже обросшая хорошим мехом, так и крутилась в этом году прямо под носом в осеннем предрассветном сумраке. Их шкурки — прекрасное украшение его жилья, подтверждение его высокого охотничьего мастерства. Жена и дети, которые теперь обретаются где-то в тирольских краях, а тогда были еще здесь, сбились в угрюмую кучку, стремясь как можно слабее обозначить перед отцом свое невыразительное присутствие.
Читать дальше
