Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия

он пятится и протягивает мне шестерную упаковку пива, с расстояния вытянутой руки, а потом открывает свою последнюю книжку стихов, ставит на ней для меня автограф, он уходит, я знаю, что бедолага не умеет писать и никогда не научится, но он помешан на нескольких строчках, которые я где-то когда-то написал и которых ему не написать никогда.

но это не конкуренция; настоящее искусство — это вовсе не конкуренция, настоящим искусством могут быть правительство, дети, художники, хуесосы, все что угодно.

я распрощался с парнем и его шестерной упаковкой, а потом раскрыл его книжку:

«…провел 1966/67 учебный год на Гуттенхаймовской стипендии, занимаясь изучением и исследованием…»

он зашвырнул книжку в угол, зная, что ничего стоящего в ней не найдет, все награды достаются тем, кто уже успел растолстеть, имеет свободное время и знает, где взять бланк ходатайства о разъебучей стипендии, сам он такого бланка ни разу не видел, да и где их увидишь, когда сидишь за баранкой такси или служишь гостиничным посыльным в Альбукерке? проклятье.

он снова уснул.

звонил телефон.

они продолжали барабанить в дверь.

такие дела, ему было уже все равно, средь всех этих звуков и зрелищ — ему было все равно, он не спал три дня, а может, три ночи, не высрал обед, а потом вдруг стало тихо, так близко к смерти, как только возможно, и при этом не превратиться в кретина, подойти к этой грани вплотную, это было чудесно, вскоре они ушли.

а христос его арендованного потолка пошел мелкими трещинами, и он улыбался, когда двухсотлетняя штукатурка посыпалась ему в рот, он вдохнул ее, а потом задохнулся и умер.

всю ночь я просидел с Джоном Бородой, мы спорили о Крили — Борода за, я против, а я был пьян уже по прибытии да и с собой пива принес, обсуждали мы то и се, я, он, просто вообще разговаривали, а ночь шла. около 6 утра я сел в машину, она завелась, и я скатился с гор и погнал ее по Сансету. добрался до квартиры, нашел еще пиво, выпил его и сумел раздеться, лечь в постель, проснулся в полдень, тошнило, вскочил, влатался, почистил зубы, причесал перья, поглядел на тошнотную харю, что болталась в зеркале, быстренько отвернулся, стены кружились, вывалился в двери — и к машине, поехал на юг, к Голливуд-Парку и упряжкам.

поставил десятку 8 к 5 на фаворита и направился поглядеть заезд, к окошку подбежал высокий паренек в темном костюме — хотел успеть в последнюю минуту, футов 7 ростом, гад. я попробовал увернуться, но он плечом вписался мне прямо в рожу, чуть наземь не сшиб, я заорал:

— совсем охуел, СМОТРИ, КУДА ПРЕШЬ!

а он так спешил поставить, что даже не услышал, я подошел к пандусу, посмотрел, как финишируют 8 к 5. потом спустился с балкона на трибуны, взял себе горячего кофе, без сливок, весь ипподром психоделически колебался.

5,60 на 5. выигрыш в 18 баксов, первый заезд, не хотелось мне на бега, нигде мне быть не хотелось, иногда приходится так сражаться за саму жизнь, что времени жить не остается, я вернулся на балкон, уничтожил кофе, сел, чтоб не упасть в обморок, тошно, тошно.

осталась минута, и я скользнул обратно в очередь, ко мне повернулся какой-то япончик, сунулся лицом мне прямо под нос.

— вам кто нравится?

у него даже расписания заездов не было, попытался заглянуть в мое. такие ребята могут ставить десять или 20 баксов в заезд, а купить расписание за 40 центов жмотятся, хотя там печатают всю историю лошадок.

— никто мне не нравится, — довольно-таки рыкнул я на него.

по-моему, дошло, он отвернулся и попробовал прочесть, что в расписании у мужика, стоявшего впереди, чуть ли не пролез у него под боком, вытянул шею, заглядывая через плечо.

я сделал ставку и пошел смотреть, как бегут. Джерри Пёркинс бежал, как и подобает 14-летнему мерину. Чарли Шорт, похоже, спал в качалке, может, тоже всю ночь куролесил, вместе с лошадью.

Ночной Товарняк они выпустили на 18 к одному, и я свои билетики порвал, днем раньше его гоняли на 15 к одному, а потом догнали до 60 к одному, они пытаются меня в трущобы отправить, одежда и ботинки у меня — как у старьевщика Сэма, игрок на что угодно просадит деньги, только не на одежду — бухло нормально, жрачка, пизда, но не одежда, пока не голый и есть зеленые, никто не запретит ставить.

ребятки разглядывали нечто в очень короткой мини, то есть — в КОРОТКОЙ! молоденькая и четкая, я оценил, чересчур, ночь в постели будет мне стоить 100. она сказала, что где-то разносит коктейли, я в своем тряпье отъехал, а она пошла к бару и сама взяла себе выпить.

я купил еще кофе, ночью я рассказывал Джону Бороде, что за пизду Мужчина обычно так или иначе переплачивает 100-кратно, я — другое дело, а остальные да. пизда Мини-юбки стоила долларов 8. и взимала она за нее лишь в 13 раз больше, милая деваха.

я перешел в очередь на следующую игру, на доске стоял ноль, заезд почти что кончился, толстый парняга передо мной клевал носом, похоже, ему вообще не хотелось ставить.

— говори уже да двигайся, — сказал ему я.

а он в этом окошке как застрял, медленно повернулся, и я ему хорошенько так двинул, и локтем, и всем боком заехал, оттолкнул от окошка, пусть попробует что-нибудь вякнуть, тут-то я ему с размаху и врежу, с бодуна меня колбасило. взял 20 на победителя на Шотландскую Мечту, хорошая лошадка, но я боялся, что Крейн с нею не справится, он весь сезон скверно ездил, на мой взгляд, так, ладно — пора бы уже. мимо него на прямом отрезке пронеслись 18 к одному, он держался за второе место, старина Клэренс Хансен по-прежнему умеет их вынянчить.

а трущобы мне светят все ярче, я посмотрел на публику, что они тут делают? почему не на работе? как им удается? у стойки бара несколько богатеньких, вроде как ничего их не колышет, а на деле мертвяки мертвяками, так все богатые выглядят, когда в них больше не остается борьбы, а заменить ее нечем: никакого интереса, одно богатство, бедные чертилы. ага. ха, хахаха, ха.

я и дальше пил воду, сушь, сушняк, тошно и сухо, и отвисал, пусть берут, опять загнали в угол, как это утомительно.

ко мне подошел хорошо одетый латинос, от него за милю несло инцестом и убийством, смердело забитой канализационной трубой.

— доллара не найдется? — сказал он.

я ответил очень тихо:

— пошел к черту.

он развернулся и подошел к следующему.

— доллара не найдется? — сказал он.

и тут ему ответили, он нарвался на Нью-Йоркского Голландца.

— а у тебя не найдется десятки, хуила? — сообщил ему Голландец.

кругом ходили те, кого развели с Мечтой, обнищавшие, злые, замороченные, оглоушенные, изувеченные, наебанные, взятые с потрохами, выдолбленные, прибитые гвоздями, распяленные, придут за добавкой, если денег наскребут, я? а я стану карманы обирать, или сутенером заделаюсь, или еще что-нибудь.