Михаил Липскеров - Путешествие к центру Москвы

– Ну ты, Свищ, совсем оборзел, – сказал из-под шляпы старичок в спину гранатометчику.

Тот резко повернулся и наставил на старичка гранатомет. К гранатомету присоединились АКМ и УЗИ. Весь оружейный интернационал. А потом старичок поднял шляпу.

– Пал Николаич! – вскричал гранатометчик со странной смесью почтения и недовольства.

– Я, Свищ, я, – идентифицировал себя с собой Пал Николаич.

– А чтой-то вы здесь делаете, Пал Николаич? – удивленно спросил Свищ.

– Я-то за пенсией. А вот ты что здесь с пацанами делаешь?

– Как «что»? Ограбление. Я его по тендеру выиграл. На сходняке в «Якимори». Вы ж еще там присутствовали.

– Присутствовать-то я присутствовал, но вот залога я так и не получил. Да и бабки на откат в префектуру тоже никто не видел.

– Так, Пал Николаич, я ж как только, так сразу! Девки, бабки быстро!

– Стой, Свищ, ты порядки знаешь. Никакого ограбления без предоплаты.

– Так я...

– Ничем не могу помочь, Свищ. За несоблюдение условий контракта одна из сторон может его расторгнуть в одностороннем порядке. Так что, Свищ, освободи помещение.

Старичок вынул мобильник и набрал номер.

– Я буду жаловаться! – заорал Свищ. – Я в арбитраж стукну.

– Хоть в Страсбург, – благожелательно предложил старичок. – Независимый суд – одна из основ демократии. Шакро, заходи, дорогой.

Все посетители, с любопытством смотревшие на грабеж времен суверенной демократии, обернулись к двери. А Пантюхин, так и не успевший надеть (одеть?) фуражку, потянулся к кобуре.

– Вот этого вот не надо, Пантюхин, – попросил я его с линолеума.

– Джентльмен правильно говорит, Пантюхин, – поддержал мою просьбу старичок. – А вы вставайте, гражданин.

– Не, я пока полежу, – сказал я.

– Чего так? – спросил старичок.

– А у меня двенадцать межпозвонковых грыж. Я периодически должен лежать.

Пантюхин аж взвился. (Это фигуральное выражение. В стесненных условиях российских сбербанков трансформация «взвейтесь, соколы, орлами» невозможна.)

– Так, Пал Николаич! Как же так! Без предупреждения! Форс-мажор! У меня в контракте, если форс, стреляй на поражение.

– А что ж ты тут делаешь, Пантюхин, позволь тебя спросить, во время контрафактного ограбления? Не соблазнил ли тебя Свищ лишней деньгой?

– Вы ж меня знаете, Пал Николаич, – с горькой обидой всхлипнул Пантюхин, – я мзду не беру. Мне за державу обидно. Что ее помимо закона грабануть можно. Давай, Пал Николаич, я Свища стрельну. Исходя из революционной целесообразности.

– Ой, не надо, сержант, ой, не надо, дорогой, – раздался голос с грузинским акцентом. А какой же еще может быть акцент у грузина?

Это был Шакро Тамарадзе. ПБОЮЛ Тамарадзе Ш.А. Я его знал. Он владел несколькими фруктовыми местами на Преображенском рынке. Почему я его знал? Да потому, что я, покупая на рынке фрукты, всегда здоровался с продавщицами. Вот они его и позвали как-то на меня посмотреть. Потом он всегда при встрече спрашивал: «Как самто?» На что я отвечал: «Живу пока. А ты?» И всегда несильно удивлялся, когда он в ответ заливисто смеялся, запрокинув голову и неестественно вращая кадыком. Так вот этот Шакро и не допустил Пантюхина до стрельбы. Потому что сам в молодости был милиционером и знал, что стрельба в наполненном помещении чревата жертвами среди мирного населения. Здесь все-таки не Чечня.

– Не надо, сержант, не надо, – доброжелательно повторил Шакро, мимоходом спросив у меня: – Как сам-то?

– Живу пока, – машинально ответил я.

Противоборствующим сторонам это показалось неплохой шуткой, и они хором рассмеялись. А потом Свищ со товарищи покинул Сбербанк, попросив присутствующих быть свидетелями в арбитражном суде. Старичок обратился к чувихам за окошками:

– Девочки, обслужите. Нехорошо заставлять пожилых людей ждать. А уж потом с Шакро разберетесь. Вы меня понимаете?

– А как же, Пал Николаич! – ответили девочки.

В это время за окнами Сбербанка раздались выстрел и вскрик. А потом выстрел и вскрик раздались уже в самом Сбербанке:

– Все лежать! Спецназ!

И вот уже все посетители Сбербанка смотрят на узоры моего ковра вблизи своих глаз. А на мне опять наручники. И на сержанте Пантюхине тоже наручники. И у старухи на ходунках, которая стояла сзади меня, тоже наручники. Но она уже не стоит. Как я говорил, лежат все!

Когда нас перевернули, то первого, кого мы с Пантюхиным увидели, так это ветерана всех известных мне спецслужб, полковника... Короче говоря, Кота.

Тут все и разрешилось. Полковник Кот нас узнал. Шакро и старичка тут же отпустил под залог, приказав прибыть по первому требованию. А куда прибыть, он сообщит им по их прибытии.

Я снял кассу. И собрался в храм Великомученика Димитрия Солунского на Благуше.

По пути зашел в универсам. Я в нем еще не был. Это новый универсам. Он присовокуплен к свежепостроенному запрещенному к строительству дому точечной застройки. Сильно бизнескласса. И еще там был магазин кормов для животных. В него я зайду потом, а пока – в универсам. Прикупить бутылочку вискаря для отца Евлампия, моего священствующего знакомца. Он вискарь уважает как напиток самодостаточный, то есть не требующий закуски. Но позволить себе не может, так как не есть-то он не может, чтобы не умереть от голода. А на то, чтобы пить вискарь отдельно, без еды, а потом водку с едой, заработков иеромонаха не хватает. А чтобы есть без водки, это как же так? Это абсурд. Нонсенс. А нонсенс и русское священство – это чистой воды оксюморон.

Так что я взял 0,7 вискаря Bell’s за четыреста семьдесят рублей и понес его к кассе. Протягиваю кассирше пятихатку, а эта девочка говорит:

– Дедушка, а социальной карты москвича у вас нету?

– Как же не быть, детка?! Вот уже десять лет...

– Тогда вам скидочка полагается. Пять процентов. Так что с вас четыреста сорок шесть пятьдесят, – и дает бесплатный пакет.

И пусть какая-нибудь сука заикнется при мне о недостаточной социальной ответственности бизнеса! Вот они – двадцать три с полтиной. И бесплатный пакет.

А потом в животном магазине я купил банку консервов «Happy Dog» для псенка отца Андрея таинственной породы и отсутствующего имени. На собак социальная ответственность бизнеса не распространялась. Так что пятьдесят три кола вынь да положь. Со всем этим богатством я и попер в храм Великомученика Димитрия Солунского на Благуше.

Этот храм был построен на месте кирпичных заводов, которые, в свою очередь, были построены на месте деревушки Благуша – производная от Благодати. Хотя какая уж благодать может быть на запьянцовской деревушке с рабочим уклоном, я понять не могу. По-моему, это наш древнерусский сарказм.

А сам храм – ничего себе. В меру намоленный. Да и откуда в нем большая намоленность, когда вокруг сплошь атеистическое население. Но тепло в нем ощущается. Вот в храме Христа Спасителя я замерзаю. А здесь – живой кирпичик ХIХ века. И под ним никакой парковки. А там... Вот вы, разлюбезные мои, попробуйте на вкус словосочетание «храм Христа Спасителя с подземным паркингом», покатайте его на языке. Вкусовые сосочки дуба дадут, язык самостоятельно изо рта выпадет и со страшной силой обострится пародонтоз. Это храм для них. У которых вкусовые ощущения давным-давно атрофированы, сожраны неимоверными державными понтами. А мы сюда сходим – в храм Великомученика Димитрия Солунского на Благуше.