Михаил Липскеров - Путешествие к центру Москвы

Я стоял на углу Ткацкой и Окружного проезда. С тем, чтобы малой кровью пересечь его, нырнуть под мост, прошагать еще двести метров и добраться до метро «Партизанская». Далее везде.

Окружной проезд тянется параллельно Окружной железной дороге. Именно поэтому он и называется Окружным. Или, наоборот, Окружная железная дорога называется так по имени Окружного проезда. Из-за этого возникают сложности. Тут жутко интенсивное движение и помимо светофора очень часто стоит мент гаишного содержания. Он регулирует автоматику светофора, которая реагирует на интенсивность дорожного движения. Любая автоматика советского происхождения регулируется вручную. Без этого нельзя.

Вот, к примеру, едет по Окружному проезду какой-нибудь олигарх на праворульном «Ниссане». Перед ним, как когда-то пел вечно юный Леонтьев, был светофор зеленый. Он въезжает под светофор, и тут мент гаишного содержания врубает красный. Олигарх, сука такая, платить не хочет. Начинается разборка. А между прочим, из-под моста едет автотранспорт. Ему же мент гаишного содержания зеленый врубил. И под мост с противоположной стороны тоже едет автотранспорт. То есть должен ехать, потому что впереди идущий «жигуль» уже нераспознаваемой модели застрял на перекрестке. За его рулем сидит пожилой мужик и недоумевает: куда, ёптыть, делся желтый свет? Он, может быть, с войны за рулем и привык, что между красным и зеленым, и наоборот, должен быть желтый. А тут желтого нет. Он такого бардака отродясь не видел. Для мужика это потрясение основ. Это почти что немецкие танки на Красной площади. Наши танки на Красной площади – это куда ни шло. Но немецкие!.. И он стоит, не понимая, что ему делать... От безысходности он начинает гудеть, со слезой в гудке требуя Сталина. И все начинают гудеть.

На перекрестке начинается полноценная жизнь. Какие-то мальцы предлагают переходники от чего-то к чему-то. Малоценная старушка продает стаканами какую-то мурцовку и редиску поштучно. Безногий в камуфляже на винтажной тележке на подшипниках гнездится посредине пробки и под гармошку поет: «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной. Я был за Россию ответчик, а он спал с моею женой», а мелкий пацан собирает с водителей башли, угрожая в противном случае помыть ветровое стекло. И мент гаишного содержания тоже собирает башли, угрожая межумочной консервацией состояния светофора. И все ему дают! А куда денешься? Только олигарх на праворульном «Ниссане» не дает, а требует у мента гаишного содержания документы, Которых у того нет. Потому что это даже и не мент, а лже-оборотень в погонах, пользующийся нашей всеобщей доверчивостью. Олигарх говорит, что сразу распознал вражину, потому что во время работы в СМЕРШе и не таких навидался. Потом он монтировкой отрихтовал лже-оборотня, отобрал у него башли и вручную рассосал пробку, объяснив мне, что однажды он это уже делал на Курской дуге. Техника была немного другая, но суть та же самая: не беспредельничай на дороге. И уехал. Но башли, награбленные у народа, не вернул. Олигарх, он и есть олигарх, хоть и из силовых структур.

Все разъехались. Кроме безногого, который «Яблочко»-песню допел до конца: «Я бил его в белые груди, срывал с него все ордена. Ах, милые русские люди, родная моя сторона». Пацан, собиравший для него башли, тоже хотел слинять. Но я его перехватил, отобрал уже почти спиз...ные башли, объяснив, что ему воровать никак нельзя, потому что мест в колониях для несовершеннолетних нету. И спросил у него e-mail, чтобы сообщить ему, когда построят. На эти деньги мы с безногим, у которого ноги все-таки были, но короткие (карлик), купили у старухи флакон мурцовки, редиску и примостились на откосе Окружной железной дороги, чтобы попить мурцовки и успокоиться от пережитого.

После первой я высказал мысль, что при настоящем, ЗАПАДНОМ, высокотехнологичном светофоре такой х...ни бы не произошло. Западные светофоры хрен подкрутишь. У них там все работает как часы. На Западе вообще сплошь автоматика. Я сам видел на канале «Дискавери» документальный фильм. Заводской цех, тыща роботов, и ни одного японца.

– Не скажи, – дожевав редиску, сказал безногий карлик с короткими ногами. – Году в шестидесятом горбатился я на лесоповале под Уссурийском, в тамошнем леспромхозе. И вот прислали к нам западногерманскую бензопилу. Поднесли ее к сосне. Вжик – и сосны нет. И одного нанайца тоже нет. Он мимо нас с охоты шел и загляделся на новую бензопилу. Не ожидал, что она так быстро... А нанайцев, между прочим, и так мало осталось. Кола Бельды и тот помер. И никто уже не докажет, что олени лучше.

Так вот, увидев такую нечеловеческую производительность немецкой пилы, мы затосковали, потому что леспромхозовское начальство сразу же повысит нормы выработки и понизит расценки, а бензопила на всех одна. Мы и так и эдак пытались к ней подобраться – мимо кассы. Немецкий гений все предусмотрел. Все закупорено, все запломбировано. Что делать?.. Сели на рельсы узкоколейки, по которой лес вывозили после трелевки, и тут меня осенило. Что у этой пилы открыто, вот ты мне скажи...

– Откуда я знаю? – удивился я. – Я по немецким пилам не специалист.

– А ты подумай... – подзуживает меня недоинвалид.

– Ну, – задумался я, – ну это... рукоятка...

– Правильно! Еще что?

– Включатель...

– Верно мыслишь! И?..

– И... И пильная часть?..

– О!.. Так вот, взял я одной рукой рукоятку, она потому рукояткой и называется, что ее рукой берут, включил включатель и, как ты ее называешь, пильной частью – по рельсу. Все! Пи...дец котенку, больше ссать не будет. А все почему?..

– Почему?

– Потому что русскому человеку любой прогресс нипочем. Потому что на каждую ихнюю новацию у нас найдется своя традиция.

– Абсолютно согласен, – абсолютно согласился я с карликом. – Помню, в пятидесятых у нас молоко продавалось в бутылках, а после ХХ съезда в рамках борьбы с культом личности и приобщения к завоеваниям мировой цивилизации молоком стали торговать в картонных пакетах в форме равноугольной призмы. Это я тебе как бывший геолог, знакомый с основами науки кристаллографии, говорю.

– А как же! Конечно! Мы из них потом пиво пили. В пивняках всегда кружек не хватало. Текли только, суки. Быстро нужно было пить. А быстро пить пиво – это никакого счастья.

– Об этом я и говорю. Оборудование закупили у одной швейцарской фирмы. И картон, и технологию склейки, и клей секретный тоже у нее закупили. Наладили линию по розливу, пустили в продажу, и на второй день эти призмы дали ощутимую течь. В некоторых было уже не пол-литра молока, а триста—четыреста граммов. И народ, плативший за пол-литра, проявлял жуткое недовольство. А продавец в те годы был не то что нынешний. Суров был продавец. И были, между прочим, увечья. Не до смерти, конечно. Молоко не водка. Но моральный ущерб был велик. В рамках всей страны. Потому что это завоевание цивилизации докатилось от Москвы до самых до окраин. С южных гор до северных морей. И подсобки всех магазинов всех пятнадцати республик были залиты молоком.