Гилберт Адэр - Закрытая книга

— Нет, не пришло.

— Не пришло. Вы немедленно , немедленно заключили, что это имеет отношение к… к… к явной напряженности между нами. И не только. Без каких-либо иных доказательств, без намека на улики вы сразу же выдали себя с головой. Я это называю наглостью.

— К чему попусту терять время?

— А ведь вы, быть может, поспешили себя выдать.

— Я прекрасно знал, что абсолютно ничего не выдаю. Я вас отлично изучил. Хотя, просто любопытства ради, скажите, Пол, кто или что навело вас на след?

— Я говорил с Эндрю.

— С кем?

— С Эндрю Боулзом. Моим агентом. Я позвонил ему, когда вы были в Чиппинг-Кэмпдене.

— А-а. Понятно. И он…

— Я, естественно, стал расспрашивать о его кругосветном путешествии…

— Ясно. Ясно. Ну, тут я и правда свалял дурака. Просто не мог предположить, что вы сумеете воспользоваться телефоном. Стало быть, вы ему про меня рассказали, да?

— Вообще-то нет. Не рассказывал. Мог бы, но почему-то не стал. Вероятно, потому, что не понимал… да и сейчас не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор.

— «Следовало бы», Пол, а не «мог бы».

— Что?

— Вам следовало бы рассказать ему про меня, действительно надо было. Забавно. Мне почти жаль вас.

— Вот как? И почему же?

— Потому что теперь вам уже поздно что бы то ни было предпринимать.

— Кто вы, Джон Райдер?

— Кто я? Ну, наконец; я ведь целый месяц ждал, что вы зададите мне этот вопрос.

— Не понимаю.

— Неужто?

— А может быть, понимаю. Может быть, начинаю догадываться.

Так вы все-таки человек не случайный, да?

Я хочу сказать, вы — кто-то, кого я знаю?

Кто-то, кого я знаю гораздо дольше, чем месяц?

Ну? Так, что ли?

Ответьте же, ради бога!

— Да, Пол, я — кто-то, кого вы знаете.

— Кто-то, кого я знаю. Или кого знавал когда-то в прошлом?

— Мир тесен, Пол. Особенно если вы слепы.

— Ладно. Хорошо. Я твердо намерен сохранять полное спокойствие. Пусть я слеп, но я по-прежнему не утратил дара речи и способности мыслить. Мы же можем поговорить, не так ли?

Да. Да, вы правы, Джон. Что-то здесь происходит, а что — не могу до конца взять в толк. Но подозреваю… словом, подозреваю, что вы за что-то держите на меня зуб. Верно?

Если дело в этом, Джон, если дело действительно в этом, то мы можем это обсудить. Всегда можно это обсудить. Вы ведь можете рассказать мне, что… что я сделал, если я и впрямь что-то сделал, и мы это обговорим, да, Джон?

Скажите же что-нибудь! Хотя бы слово!

— Да, Пол. Мы поговорим. Вернее, говорить буду я, а вы будете сидеть и слушать.

— Я предпочел бы постоять, если вы не возражаете.

— Сядешь как миленький, старый хрен. Сядь, а не то я тебя вколочу в это кресло силой!

— Что?!

— Думаешь, не решусь? Еще как решусь, лишь бы ты заткнулся!

То-то. Итак. Итак. Итак, теперь, Пол, для разнообразия вы будете слушать меня.

Знаете, Пол, вы просто невероятный тип. Чего только я от вас за этот месяц не натерпелся — самому не верится. «Располагайтесь как дома, Джон». «Не забудьте про точку с запятой, Джон». «Отчего вы не смеялись над моей шуткой, Джон?» «В семь будем пить коктейли, Джон». Какого хрена вы так выпендриваетесь?

— Вам непременно надо прибегать к подобным выражениям?

— Заткнись! Да от одного твоего мерзкого голоса меня с души воротит. Еще слово, и, клянусь, я на хрен заткну кулаком твою долбаную глотку!

Вот так-то лучше. А теперь я расскажу вам историю — мою историю, для разнообразия, — и, если вы готовы сидеть и слушать паинькой, не прерывая меня, я постараюсь не злоупотреблять теми гадкими коротенькими словечками, которые вас вдруг стали так смущать. Договорились?

Недавно, разозлившись на меня, вы сказали — привожу вашу фразу дословно: «Вы забываетесь». Что ж, теперь моя очередь пошутить, потому что больше ошибиться было просто-напросто невозможно. Нет, Пол. Я не забывался . Я себя помнил прекрасно. Я помнил себя в одиннадцатилетнем возрасте. А вы меня в одиннадцатилетнем возрасте, случайно, не помните?

Не стоит ломать эту замечательную крупную голову, до отказа набитую мозгами. Я намерен вам напомнить.

Итак. Мне было одиннадцать. Одиннадцать лет. Самый обыкновенный школьник. Впрочем, нет, неправда, не совсем обыкновенный. Я ведь учился в особой школе, в спецшколе для трудных, агрессивных детей, для таких, которых никакая другая, «хорошая» школа и знать не желает. Это было заведение для ребят, которых исключили отовсюду.

Впрочем, надо отдать той школе справедливость: по-своему она была совсем не плоха. Там имелось футбольное поле, площадка для регби, закрытый бассейн, хорошие просторные спальни. Школа находилась неподалеку от Чичестера. Ага! Что, начинает всплывать в памяти?

— О боже!

— Значит, Пол, вы меня все-таки помните. Или нет? Может, нас там было слишком много и одного конкретного мальчика припомнить трудно? Тем более что времени прошло невесть сколько, целых двадцать два года. Представляете, Пол, двадцать два года! Наводит на кое-какие мысли, правда? В те времена вы еще не были всемирно известным писателем. Выпустили парочку романов, на которые никто не обратил никакого внимания. Верно я говорю?

Да, всего лишь один из бедных, низкооплачиваемых учителей. Вел английский и физкультуру. Сколько мальчиков было под вашим началом? Тридцать? Сорок? Надо нам как-нибудь собраться классом, всем пацанам. Поболтать о давних деньках.

Но знаете, Пол, я до сих пор невольно горжусь тем, что был у вас особым любимцем. «Мой херувимчик, мой ангелочек» — вот как вы меня тогда звали. Учительский любимчик — вот кто я был. Маленький любимчик, которого учитель охотно гладил, обнимал, ласкал и целовал, помните? Вы это помните, Пол?

— О господи, перестаньте, прошу вас! Перестаньте!

— Ха! До чего же мир тесен! Знаете, почему я это говорю, Пол? Знаете почему? Потому что давным-давно я выкрикивал те же самые слова: «Перестаньте, прошу вас! Перестаньте!» До сих пор, до сего дня слышу, как мои вопли многократным эхом отдаются от стен гимнастического зала. Да только никто больше их не слышал. И вас сейчас тоже никто не услышит.

Помните, Пол? Помните, что вам больше всего нравилось?

Вам нравилось вытаскивать из штанов свой член, помните? Да? А потом вы брали мои руки, две маленькие ладошки…

— Перестаньте! Ради бога, перестаньте!

— Заткнись!

Брали, значит, мои руки и ими направляли его, свой огромный мясистый багровый член — в те дни он был чудовищных размеров, совсем не та вечно мокрая тряпица, что нынче болтается у вас между ног, — направляли моими руками его мне в рот, а рот мой никак не мог раскрыться на нужную ширину. Прелесть! Вы находили все это чертовски прелестным. Помнится, вы любили словечко «прелестный», пользовались им направо и налево. А потом, потом, когда член уже был у меня во рту и я едва мог дышать: меня невыносимо тошнило, — вы стягивали с меня трусы, влажные серые трусики без ширинки. О, эти маленькие серые трусики без ширинки тоже были прелестны, чертовски прелестны. Настолько, что вы зарывались в них носом, помните? А потом брали в руки мои яички, маленькие, прелестные, и сжимали их с такой силой, что я готов был кричать во все горло — а не мог, не мог, потому что глотку мне затыкал ваш член, разбухший, слюнявый, багровый, а вы сжимали яички все сильнее, покуда не кончали мне прямо в рот.