Инна Гофф - Юноша с перчаткой

— Ты не зайдешь домой после работы? Прямо в институт? — спрашиваю я.

— Еще не знаю, — говорит он. И достает новый свитер- наш с отцом подарок к его возвращению. — Возможно, я на занятия не попаду…

Я смотрю на него. Как он тщательно причесывает перед зеркалом свои вихры. Как придирчиво разглядывает себя, нахмурив брови и придав лицу строгое выражение.

— Что значит — не попадешь? — Я помню свое решение и сдерживаю себя изо всех сил. — Разве это зависит не от тебя? Сегодня четверг!..

— Да, сегодня четверг. А завтра пятница. А послезавтра, как ты сама понимаешь, суб… Чур, не драться!..

Я делаю вид, что хочу бросить в него табуреткой, и он выскакивает за дверь. Сейчас он промелькнет во дворе и скроется в арке ворот. На весь долгий день, до позднего вечера…

Нет, надо что-то предпринимать! И как можно скорее!..

Я брожу по дому в своих термических бигуди. Скоро и мне на работу. Может быть, там хоть слегка отвлекусь со своими милыми крошками!.. Эти детки соскучиться не дадут. В прошлый раз я велела им сочинить предложение, где бы часто встречалась буква «ж». И третьеклассница Аня Еголина тут же мне выдала: «Мужчины не могут жить без женщин»…

Надо собрать родню и друзей, устроить совет! Друзья у нас есть, а вот с родней не густо. У Бориса всего лишь брат и тетя, у меня вообще никого. Если бы у меня был брат! Когда мне трудно, я всегда вспоминаю о том, что у меня был брат!.. Мой Коля!..

Он лежит в братской могиле на берегу Донца. На мраморной доске обелиска его имя стоит первым, потому что он гвардии лейтенант, а остальные восемнадцать- сержанты и рядовые.

Когда он погиб, ему было как сейчас Витьке!..

Они ушли в один день — мой папа и брат. Тот день я запомнила на всю жизнь — шестнадцатое июля… И оба погибли. Сначала отец. Мы о нем ничего не знали. Просто от него не стало вестей. Но я продолжала ему писать. Мне было тринадцать лет, я упорно ждала ответа. И ответ пришел.

Наверху сложенного вдвое листка простым карандашом было написано самое это слово — как заглавие.

«ОТВЕТ

дорогая доченька Я письменосец этого баталиона но я недавно в нем нахожусь Я вашего Папу не захватил его у полку нет и я не знаю по кокой причине его нет вы сделайте запрос этого полка начальника штаба вам ответят верно

затем до свидания письменосец Алексеенко Захар Савельевич с 1896 года».

Получив этот «Ответ», я утешилась, повеселела. Я была уверена, что отца перевели в другой полк и скоро он нам напишет!.. И только спустя много лет, повзрослев, я поняла, что, назвав меня «дорогая доченька», фронтовой почтальон Алексеенко уже все знал.

Его «Ответ» я храню вместе с извещением о смерти брата — официальным документом, похоронкой, как горько окрестили эту бумагу. Она начиналась словами: «Ваш сын…» Почтальонша Дуся вручила мне ее под расписку в голубой, погожий сентябрьский день сорок третьего года. Все были на полевых работах, а я не пошла — болела. Должно быть, я стала очень белой. Дуся накапала мне каких-то капель и дала выпить. Она носила их с собой, в почтовой сумке.

Потом мы сидели вдвоем на высоком деревянном крыльце и плакали.

С крыльца видна была Волга в мелкой ряби осенних волн.

— Ты думаешь, мне их легко носить? — спросила Дуся, сморкаясь. — Меня уже люди боятся. Мимо пройду, аж перекрестятся…

А я все перечитывала одно и то же: «…уроженец г. Москвы (был вписан наш адрес) в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был ранен и умер от ран…»

— Не говори никому, я от мамы спрячу, — попросила я.

— Ну, спрятай, — согласилась Дуся. — Мне зачем говорить? У меня твоя расписка есть. Ты сама, однако, молчи. Народ болтать любит.

Больше года я прятала от мамы эту бумажку. От людей утаиться не удалось, каким-то образом вскоре все село, где мы жили в войну — мы приехали туда с интернатом, в котором мама работала, — знало о том, что нам пришло извещение. Но маме об этом никто не сказал!.. И вот уже сколько лет я одна! Иной раз мне кажется, что все это мне приснилось — детство в коммунальной московской квартире, дружная семья, где в дни семейных праздников папа с мамой танцуют под патефон модное танго, а мы с Колей им аплодируем. И Коля меняет пластинку и с шутливым поклоном приглашает меня. Мы танцуем вальс венского леса.

Я встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеча, он гораздо выше меня. И вот мои ноги отрываются от пола. Мы кружимся на одном месте — комната небольшая, не растанцуешься!.. Мама кричит: «Осторожно, не ушибитесь! Коля, перестань!..» Мелькают стены, потолок, лица расплывчатыми пятнами… Но я кричу: «Коля, быстрей!!!» И слышу его веселый, слегка задыхающийся голос: «Молодец, Талка! Держись!..» Он с размаху бросает меня на диван, в объятия мамы, а комната — стены и потолок — все еще плывет, и я крепко зажмуриваю глаза…

А когда я их открываю, нет ничего — ни мамы с папой, ни брата, ни этой комнаты с патефоном… Есть только я — женщина в остывших термических бигуди, — не прибранный после завтрака стол и часы, которые показывают, что мне пора торопиться!..

Кабинет логопеда, где я работаю вот уже скоро пятнадцать лет, помещается на втором этаже. Наша школа лучшая в районе. Опытные педагоги, старательный персонал, высокая успеваемость. И мой кабинет оборудован по последнему слову техники — зеркала, плакаты-профили наглядно показывают положение языка при произношении каждого звука. Дидактические игры лото с картинками на «С», «3», «Ц», альбом на шипящие, на свистящие. На звуки «Р» и «Л»…

Я окончила факультет дефектологии в пединституте. Логопед — это нечто среднее между врачом и учителем. Заикание, недоразвитие речи, сниженный интеллект — даже в нашей, можно сказать, образцовой школе таких немало. А мой кабинет посещают дети из четырех школ района…

Они приходят ко мне на занятия после уроков, уже утомленные непосильным бременем науки, перекусив наскоро в школьном буфете. Я стараюсь активизировать их внимание, превратить урок в игру, развеселить.

Сегодня у меня второклассники. Небольшая группа — пять человек.

— Начинаем гимнастику языка, — говорю, я. — Язык трубочкой! Трубочкой, а не чашечкой! Дима Иванов, это относится к тебе! Посмотри на свою соседку, она делает правильно… Теперь язык чашечкой! Молодцы! Язык жалом! Лева Минкин, что у тебя за жало? Это не жало, а лопата. Слыхали выражение — язык как лопата?..

Они смеются. Их легко смешить — они рады каждому случаю.

— Высунули язык, подули на него! Как следует подули! Теперь все сначала. Трубочкой! Чашечкой! Жалом!.. Молодцы! Взяли лото на шипящие. Лева, иди ко мне…

Я беру вату и спирт — они всегда у меня наготове, ведь приходится лезть в рот.

— Ну-ка, давай посмотрим, в чем тут дело? Вот оно что, толстый язык. Ишь, как ты его раскормил… Рот открываешь хорошо, как настоящий лев…