Лоренс Даррел - Горькие лимоны

Я прилежно старался отстаивать интересы своего ведомства, но никак не ожидал, что мне будет оказана честь лично встретиться с министром: меня пригласили к нему на третий день моего пребывания на родине. Пугающе высокий рост и красивая внешность заставили бы обратить на этого человека внимание в любом обществе; добавьте к этому шарм и свободные, приятные манеры джентльмена образца восемнадцатого века — стиль великой эпохи, без малейшего намека на аффектацию, плюс острый и, в полном смысле слова, проницательный ум. И чувство юмора. В его присутствии незачем было разыгрывать скромность или входить в подходящую роль — его простая и прямая манера общения мигом сделала бы это бессмысленным. Я без обиняков высказал ему все, что было у меня на душе, поведал о немалых надеждах, которые возлагались на грядущие переговоры. И добавил, что несмотря на вполне ожидаемую острую реакцию со стороны Турции и готовность турок выступить на нашей стороне, было бы политически недальновидно во всем полагаться на эту поддержку. Нам все же придется рассмотреть вопрос о самоопределении острова, если мы вообще намерены достичь сколько-нибудь прочного урегулирования проблемы, которое позволило бы нам всерьез рассчитывать на добрую волю киприотов — без чего даже самая надежно охраняемая военная база останется всего лишь анклавом в агрессивном и враждебно настроенном к нам окружении. Кипр, как мне представлялось — тот самый случай, когда не обязательно увязывать друг с другом проблемы суверенитета и безопасности; и получив передышку в двадцать лет (я искренне верил в то, что эти сроки будут вполне приемлемыми), мы многого могли бы достичь. Нынешнюю ситуацию, конечно, можно сдерживать хоть до бесконечности, даже если дела пойдут еще хуже, — при помощи силовых методов; единственное, что весьма удручает — это состояние местной полиции… Я до сих пор могу в деталях изложить весь свой доклад, поскольку сразу после разговора записал его по пунктам.

Он слушал меня серьезно и с явной симпатией, и я знал почему. Он сам прекрасно знал этот остров, гостил в доме у Пирса и гулял по лимонным садам Лапитоса — и пил кофе с деревенскими жителями. Ему был знаком каждый дюйм извилистого Готического хребта, со всеми тамошними маленькими гостеприимными деревушками. Нынешняя ситуация была болезненной и для него тоже — слишком многое приходило на память, слишком глубоко сидели занозы. Мне он, однако, мало что мог сказать, поскольку в кабинете министров дебаты по кипрскому вопросу все еще продолжались.

С высот Уайтхолла точка зрения на проблему острова естественным образом менялась, поскольку здесь, в Лондоне, Кипр был не только Кипром; он был частью той хрупкой цепочки телекоммуникационных центров и морских портов, что составляла становой хребет Империи, напрягавшей все силы, чтобы выстоять под напором времени. И вот так, запросто, отдать Кипр по первому требованию, что тогда говорить о Гонконге, Мальте, Гибралтаре, Фолклендах, Адене — всех этих пусть неспокойных, но довольно стабильных островках в огромной структуре? Палестина и Суэц относились к области международной политики; они никогда не были владениями короны. Кипр же, и с географической, и с политической точки зрения, был частью станового хребта Империи. Не значит ли это, что его следует удержать любой ценой?

Я никак не мог отыскать собственный путь среди всех этих противоречивых мнений; мне казалось, что каждый в каком-то смысле прав, а в каком-то — заблуждается. Однако мирное решение вопроса должно было быть где-то рядом, буквально под рукой, если только мы сумеем выработать необходимую доктрину. Хотя, может статься, именно переговоры и сделают за нас нашу работу.

Пока я мучился над этой головоломкой, мне сообщили, что на следующий день министр решил нанести визит на Кипр, и что я должен вернуться к своим обязанностям, отбыв на остров тем же рейсом. Все формальности, необходимые для того, чтобы меня включили в состав группы, вылетающей на его личном самолете, были уже улажены.

Вылет был назначен назавтра на пять, однако меня предупредили, что на всякий случай нужно постоянно быть на связи; мы будем лететь всю ночь, с единственной промежуточной посадкой в Неаполе, на дозаправку.

В четыре часа дня к министерству подали старомодные полированные лимузины C.O.I. [84] Central Office of Information, Центральное управление информации. нечто вроде министерства пропаганды. , вместе с сияющим личным "роллсом" министра. Последние распоряжения: той машине, куда погрузился я, нужно еще заехать за личным телохранителем министра и за сэром Джоном Мартином, который тоже должен был лететь с нами.

В сумеречном портале Нового Скотленд-ярда мы подобрали прекрасно одетого краснолицего человека с седыми бакенбардами; в нем удивительным образом сочетался облик полковника регулярной армии и еще что-то неуловимое, намекающее на то, что он не понаслышке знаком с темной стороной жизни; пока грузили его багаж, он отпустил пару довольно скользких шуток. На такие мероприятия, сказал он, пулемета обычно он с собой не возит.

— Мне хватает верного глаза и крохотного кольта.

Вероятно, любое оружие чуть больших габаритов образовало бы на безукоризненно сидящем костюме досадную выпуклость. У него при себе была книга, а еще карманные шахматы: будет над чем скоротать ночь, пояснил он.

Мы пронеслись через Лондон, притормозив еще раз только для того, чтобы подобрать сэра Джона с его чемоданом. Он, вполне к случаю, вооружился томиком "Илиады", который прекрасно дополнял его мягкие манеры университетского профессора.

Над Лондоном шел дождь, но когда мы добрались до Нортхолта, небо расчистилось и в нем во множестве висели жаворонки, то и дело взмывающие штопором из травы на летном поле. Комната отдыха для особо важных персон, которой я, видимо, больше никогда в жизни не увижу, произвела на меня большое впечатление, а скорость, с какой мы прошли все паспортные и таможенные формальности, заставила меня почувствовать себя Ага-ханом. Таковы прелести путешествия в свите великого человека. Старушка "Валетта", однако, имела довольно потрепанный вид, и министр как-то наскоро обошел почетный караул. Его пришли проводить жена и дети, и он обнял их так искренне, так тепло, что это, пожалуй, растрогало бы даже старика Франгоса. Погрузили красные вализы с диппочтой, а затем и мы сами поднялись на борт и расселись по местам: пилот провел с нами краткую беседу о спасательных жилетах, а потом подмигнул и добавил:

— Этот борт снабжается по первому разряду, и пока мы в воздухе, никакого часа закрытия не будет [85] В силу традиционно действовавшего до самого последнего времени закона, регулирующего деятельность питейных заведений и, прежде всего, баров и пабов, существовал так называемый "час закрытия" (closingtime): 11 часов вечера, после которого продажа спиртосодержащих напитков была запрещена. Примерно без четверти одиннадцать в пабах объявлялись "последние заказы" (last orders, дословно соответствует юридическому термину "последняя воля"), когда посетителям предоставлялась последняя возможность взять порцию спиртного, которую, впрочем, можно было затем потягивать хоть целый час — до закрытия заведения. Возможность посидеть и выпить вволю после одиннадцати не могла не восприниматься как подарок судьбы: ср. сцену в магазинчике у Клито в начале книги. .