Крис Клив - Поджигатели

Я закрыла глаза. Я вспоминала, как Петра забылась. Я услышала шорох, открыла глаза и разинула рот. Передо мной стоял Джаспер. Его отражение смотрело на мое в зеркале на Петрином туалетном столике. У него была густая черная щетина, а опухшие глазки казались очень маленькими. Он был похож на умирающего панду. На нем были серые трусы и черные носки. И больше ничего. Я заметила, что у него появилось брюшко. Когда он заговорил, у него был пустой голос, как игрушка без батареек.

— Привет, Петра, — сказал он. — Я думал, ты уже ушла.

Я замерла. Я не нашлась что сказать и промолчала. Джаспер подошел ближе. Положил руки мне на плечи, и я подскочила. Он пах ночными кошмарами и затхлым дымом «Кэмел лайт».

— Да ну, Петра, — сказал он. — Ты даже поздороваться со мной не можешь?

Я смотрела на него в зеркало. Он смотрел прямо на меня, и его глаза были такие же пустые, как голос. Видно было, что он думает только о том, где лежит нурофен. Я глубоко вздохнула. Я постаралась, чтобы голос у меня был совершенно как у Петры. Холодный и обиженный.

— Привет, Джаспер. Я думала, ты еще несколько часов не проснешься.

— Ах, — сказал Джаспер.

Он пошел в ванную и стал рыться в аптечке. Я услышала, как он бросает пачки таблеток на пол. Я встала из-за туалетного столика Петры и пошла за ним в ванную.

— Милый, я не могу смотреть, как ты страдаешь.

Я нашла нурофен и передала ему блестящую серебристую коробочку. Он зажал мою руку в своей и посмотрел на меня.

— У тебя что, новая прическа? — сказал он.

Я отрицательно покачала головой.

— Ты как-то по-другому выглядишь, — сказал он.

— Это тебе кажется с отходняка. Я все такая же.

Джаспер протер глаза.

— С отходняка, — сказал он. — Вот что это. Такое ощущение, что скоро конец света. Как будто в мои нейроны попала мышь и сгрызла всю электроизоляцию.

Он потер подбородок.

— Блин, — сказал он. — Я вчера опять вел себя как последний подонок, да?

— Нет, Джаспер, прошлой ночью ты был ужасен, как обычно. Ты был под кайфом три дня. А вот в субботу ты действительно вел себя как последний подонок.

— Что я сделал? — сказал он.

— Ты мне не поверишь, даже если я покажу тебе синяки.

Джаспер застонал и сел на пол.

— Господи, Петра, — сказал он. — Прости меня. Я в полном дерьме.

— Поговорим, когда я вернусь с работы.

— О чем поговорим? — сказал он. — Я знаю, что это значит. Ты меня бросишь, да? Пожалуйста, не бросай меня. Петра, если ты меня бросишь, я, наверно, сойду с ума, правда сойду.

Его глаза в панике метались по ванной, и я пожалела, что вообще стала притворяться. Я сказала своим собственным голосом:

— Все нормально, Джаспер, это я.

Джаспер поднял глаза и заморгал.

— Петра уехала в Нью-Йорк, помнишь?

Он шире открыл глаза, потом резко закрыл. Наверно, ему стало больно от света.

— А, — сказал он. — Это ты.

— Ага. Ну давай. Вставай.

— Господи Иисусе.

Он поднялся, подошел к раковине, открыл холодную воду, выдавил из пачки и проглотил четыре таблетки. Вода текла из крана, а он стоял и смотрел на себя в зеркало над раковиной.

— Плохой Джаспер, — сказал он.

Он стоял и долго смотрел на себя. Не знаю, что он там высматривал. Может, хотел пошутить, но он казался таким печальным. Я подошла к нему сзади и закрыла кран. Обняла руками за талию и прислонилась щекой к его спине. Он не пошевелился, но стал плакать. Не рыдать, а так, всхлипывать. Тихонько. Я погладила его по животу.

— Спасибо, — сказал он.

— Не за что. Сейчас все пройдет.

— Вот опять ты, — сказал он. — Почему Петра не может быть такой?

— Наверно, она слишком занята тем, что зарабатывает деньги, которые улетают в твой нос.

— Петре на меня наплевать, — сказал он. — Ей все равно. Хоть бы она ушла.

Я улыбнулась ему в зеркале.

— Ты так не думаешь. Кто бы у тебя остался тогда?

— Ты, — сказал Джаспер.

— Не говори глупости.

— Почему?

— Слушай, Джаспер, ты хороший парень, но тебе надо собраться с силами и дать мне начать жизнь заново.

Джаспер обернулся и положил руку мне на ягодицы, а другой рукой стал гладить шею.

— Так почему ты не можешь начать жизнь со мной? — сказал он.

— Потому что ты пахнешь смертью, а я опаздываю на работу.

Он шагнул назад и встал, сердито глядя на меня, в носках и трусах.

— Ты все встречаешься с этим полицейским, да? — сказал он. — Мистером Тимберлендом?

— Да. Мы и сегодня с ним встречаемся.

— Разве он не женат?

— Мы снимаем номер в гостинице. В понедельник, в обед.

— Как романтично.

— На себя посмотри, принц.

Я оглядела Джаспера с ног до головы, а Джаспер уставился в пол.

— Это все проклятый мир, — сказал он. — Это он меня сломал.

— Нет, Джаспер, это кокаин тебя ломает. Надо во всем видеть хорошее.

— Ах да, — сказал он. — Хорошее. Каждую неделю мне приходится писать восемьсот слов о мире, который превращается в крысиное дерьмо, но не беспокойтесь, дорогие читатели нашей газеты, потому что мы во всем можем увидеть хорошее. Мир превращается в крысиное дерьмо на экранах наших плазменных телевизоров, а мы активно действуем на рынке недвижимости и принимаем меры против тирании.

Джаспер резко повернулся и шарахнул краем ладони по зеркалу над раковиной. По зеркалу разбежалась большая некрасивая звезда из трещин.

— Может, успокоишься?

— Интересно, как это я могу успокоиться? — сказал он. — Нет никакого хорошего. Аэростаты заграждения над городом? Давайте заниматься ремонтом и садом! Из-за комендантского часа приходится сидеть взаперти? Рейтинг «Большого брата» взлетел! Как мы реагируем, когда интернируют мусульман? Какая разница, если в этом году популярны оргии на троих!

— Джаспер. Ты сам слышишь, что говоришь?

Джаспер уставился на меня и вдруг засмеялся. Это был ужасный смех.

— Господи, извини, — сказал он. — Ты права. Я опять разразился тирадой. Слушай, у тебя, случаем, нет чего-нибудь нюхнуть?

— Ты же знаешь, что нет.

— Ну конечно, — сказал он. — Откуда. Все равно за спрос не бьют.

Он шмыгнул носом. Вытер нос всей ладонью, сильно порезанной стеклом. Кровь капнула ему на губы. Это была настоящая кровь. Она не померещилась мне, и вдруг я перестала понимать, радоваться или печалиться из-за этого. Когда он заговорил, кровь испачкала ему зубы.

— Люди забыли этот ужас, — сказал он. — Помнишь, какой был грохот от взрыва?

— Перестань.

— Стекла задребезжали, — сказал Джаспер. — Грохот несколько раз прокатился по улицам. Он до сих пор звучит у меня в голове. А потом твое лицо. Твое несчастное лицо, когда ты начала понимать. Вот где ужас. Когда ты начала понимать, что больше тебе некому жарить котлеты. Вот к чему сводится политиканство, позы и восемьсот взвешенных слов такого напыщенного урода, как я. Жуть.