Андраш Беркеши - Стать человеком

В романе крупного венгерского прозаика рассказывается о становлении молодого человека, призванного на действительную службу в Народную армию, в рядах которой солдаты не только получают комплекс военных знаний, но и закаляются духовно и физически, приобретая ценные качества, столь необходимые им в будущей жизни.

Роман рассчитан на широкий круг читателей.

Марци Поллак оказался плохим пророком, когда в начале недели заявил, что рождество в этом году будет бесснежным. Он бился об заклад, что так оно и будет, однако никто из ребят не стал спорить с рыжеволосым солдатом. И все-таки Марци ошибся: накануне праздника пошел снег. Правда, с утра в воздухе порхали только отдельные снежинки величиной с однофиллеровую монету, но к вечеру повалил такой густой снег, что можно было подумать, будто, он не прекратится.

На утренних занятиях ребята были, как никогда, оживлены, особенно во время перерывов. Они шутили, смеялись, разыгрывали друг друга, и в первую очередь — рыжего Поллака.

— Какой из тебя солдат, — говорили они ему, — если ты даже погоду на завтра предсказать не можешь...

Но дело, разумеется, было не в этом. Идет снег, ну и пусть себе идет, черт с ним. Им, как говорится, до лампочки, ведь после обеда многие из них получат краткосрочный отпуск и отправятся по домам. Это главное, потому что со дня призыва ни один из них ни разу не был дома. Из окна казармы хорошо видны разноцветные дома Кевешда, но в город их еще не отпускали.

Солдаты так старательно и с таким воодушевлением выполняли все упражнения, что офицеры, проводившие занятия, не переставали удивляться. Удивлялся не только командир роты лейтенант Ковач, но и заместитель командира батальона по политчасти капитан Шарди. Необычно это было потому, что капитан Шарди умел с первого взгляда обнаруживать малейшие недостатки, к которым он относился непримиримо, И это знали все. Сегодня же он с удовлетворением сказал лейтенанту Ковачу, что успехи танковой роты не были для него неожиданностью, так как он всегда считал, что служба в армии является лучшей школой, формирующей характер молодых людей.

Разговор, начатый на учебном поле, замполит и лейтенант продолжили в офицерской столовой.

— Видишь ли, друг мой, — сказал Шарди лейтенанту, — с новобранцами надо быть построже. По сути дела, они неплохие ребята, только немного избалованы.

Помешивая горячий суп в тарелке, он не спускал внимательного взгляда с Ковача, очень спокойного, с тихим говорком. Лейтенант был высок ростом, носил очки. Он окончил офицерское училище с отличием и придерживался иных педагогических принципов, чем капитан Шарди, но спорить с ним сейчас не хотел, а продолжал внимательно слушать.

— Однако, что ни говори, ты держишь их в руках.

Ковач с аппетитом откусил от ломтика хлеба — он был голоден.

— Постепенность и доверие — вот и все мои секреты, — признался он.

— Постепенность?

— Да, это железный закон современной педагогики, — ответил Ковач, не переставая жевать. — Офицер не должен быть запанибрата с солдатами, заигрывать с ними сверх меры, а самое главное, его слова не должны расходиться с делом. Я, например, сказал своим солдатам на прошлой неделе: «Послушайте, товарищи, если вы хорошо отстреляете упражнения. и не допустите никаких ЧП, то в среду я отпущу вас на праздники по домам». — Он отпил глоток воды, поприветствовал вошедшего в столовую секретаря партийного бюро полка и продолжал: — Ну, ребята и постарались: они показали хорошие результаты, и я всем им со спокойной совестью подписал увольнительные.

Солдаты танковой роты, только что вышедшие из столовой, направлялись в казарму. Четко печатая шаг по засыпанному снегом асфальту, они пели веселую солдатскую песню:

Слушая бодрый мотив, оба офицера задумались, может быть, вспомнив свои солдатские годы.. Ковач с любопытством посмотрел в окно — во дворе валил густой снег и ветер крутил искрящиеся снежинки. В строю проходившей мимо столовой роты он заметил худое, вытянутое лицо Эндре Варьяша. Высокий плечистый парень тоже посмотрел в окно. И пока он проходил мимо, лейтенант обратил внимание на его упрямо сжатые, тонкие губы и мрачный взгляд глубоко сидящих глаз. Эндре Варьяш почему-то не пел.

— Странно ведет себя этот парень, — тихо вымолвил Ковач, будто разговаривая с самим собой. — Не пойму я его что-то. Увольнительную не попросил, да и вообще никуда не отпрашивался. — Задумчиво жуя жилистый кусок мяса, он посмотрел на одутловатое лицо Шарди: — Я два раза подходил к нему и спрашивал, не хочет ли он поехать домой. Он ответил, что не хочет. Не скрою, этот парень доставляет мне немало хлопот.

Шарди отодвинул от себя пустую тарелку и закурил. Он задумчиво попыхивал сигаретой и время от времени делал рукой движение, будто отгонял от лица муху.

— Папенькин сынок, — сказал он, немного помолчав, — вот и не нравится ему воинская дисциплина. А тут еще кроме всего прочего приходится жить вместе с детьми из простых семей. Многие уже жаловались на него. Высокомерен с товарищами, иногда даже не желает с ними разговаривать. Черт возьми! Ненавижу демагогов, но думаю, Дилас в чем-то прав.

Ковач поднял голову и спросил:

— В чем же?

— В том, что и при социализме порой может формироваться своя аристократия. И некоторые из этих новых аристократов пользуются бо́льшими правами, чем мы. А здесь, в армии, перед нами ставится задача обломать этих изнеженных отпрысков и воспитать из них настоящих солдат. Понятно тебе?

— Варьяш — не аристократ.

— Нет?

— В том-то и дело, что нет.

— Геза Варьяш, его отец, видный общественный деятель. Он не только писатель, но и депутат парламента. Я уж не говорю о том, что у него персональная пенсия. А за свои сочинения он получает, наверное, раз в десять больше, чем какой-нибудь министр или секретарь обкома, и все недоволен. Оппозиционер он, черт бы его побрал!

— Геза Варьяш — порядочный человек и настоящий коммунист, — возразил Ковач. — Зачем же ему быть оппозиционером? Вся беда в том, что и мы, коммунисты, слишком часто ругаем наших писателей. А что в этом хорошего?

— Настоящий коммунист и порядочный человек, говоришь? — задумчиво произнес Шарди. — Тогда, старина, я расскажу тебе кое-что про этого порядочного человека, черт бы его побрал! Я лично его презираю, и будь моя воля... — Не закончив фразы, он махнул рукой и встал: — Хорошо тебе, Петер! Ты еще молод. Во время контрреволюционного мятежа пятьдесят шестого года ты ведь еще школьником был, историю пятидесятых годов знаешь только по книгам.