Андрей Геласимов - Дом на Озерной

Продавщица, ни сном ни духом, естественно, не ведавшая ни о каких фейерверках, немедленно дала ему адрес Николая, чтобы строгий пожарный разбирался с ним сам.

К удивлению наших поклонников Джека Лондона, квартира оказалась опечатана. Степан некоторое время не мог смириться с этим фактом и колотил в дверь ногой. Прислушиваясь к его гулким ударам, Муродали резонно заметил, что соседи могут вызвать милицию, а поскольку он там сегодня уже побывал, второй раз будет явным перебором.

– И даже нахальством, – добавил он. – Нельзя людям так надоедать. У них и без нас много работы.

– Слушайте, – неожиданно сказал Юрка. – А печати точно такие же, как на нашей квартире.

– От этого мне не легче, – горько вздохнул Степан и напоследок пнул дверь с такой силой, что с нее упал номерок.

Вместе с Николаем исчезла последняя надежда. Что делать дальше, было совершенно неясно.

Томка проснулась около полудня. На душе у нее еще оставался неприятный осадок от всего, что произошло этой ночью, однако воспоминание о том, как она жахнула утром на веранде тарелку, приободрило ее, и Томка решила поесть.

Поскольку она патологически не умела есть в одиночестве, Томка пошла искать себе компанию. Ни у Мирзоевых, ни у Тетериных в комнатах никого не оказалось. Даже дети пищали где-то далеко в огороде. Зато на подоконнике в комнате у Марии Томка нашла нечто такое, что заставило ее забыть про еду.

Между горшком с геранью и справочником по рецептуре лежали фишки из казино, которые Тетерин выиграл, но в суматохе не успел обменять. Через час Томка уже входила в казино.

Она, разумеется, не собиралась играть. Ни рулетка, ни карточные столы не интересовали ее ни в малейшей мере. Ей просто надо было войти в это ужасное место, поменять фишки на деньги и выйти. И все. Никакой игры.

Во всяком случае, так она твердила сама себе, пока мчалась с Озерной в город.

Получив деньги, Томка честно хотела уйти, но судьба оказалась сильнее. Неизбежность того или иного события в своей жизни человек зачастую воспринимает как результат своего собственного решения, а иногда – как случайное стечение обстоятельств. Но все это отговорки, а вернее, попытки по-детски закрыть глаза на то, что гораздо больше нас, ибо неизбежное остается неизбежным. Его просто нельзя избежать. Оно потому так и называется.

В Томкином случае судьба приняла форму старенькой уборщицы бабы Шуры, которая звенела ведром в этом здании еще со времен Дворца пионеров. Так у древних греков великие боги Олимпа шутки ради любили являться в обличии непременно немощных старичков, животных, а то и деревьев, чтобы ввести несчастного смертного в заблуждение, а в конечном итоге – в соблазн.

– Это я, Тома Седова! Ну, неужели не помните? – приставала Томка к старушке, но отклик, как у плохих компьютеров, сильно запаздывал.

Баба Шура мотала головой и молча сердилась на прицепившуюся к ней незнакомую женщину.

– Я сюда в театральный кружок ходила. Мы спектакль играли. «Цветик-Семицветик» называется. У меня еще такой большой цветок был, из ткани, а лепестки отстегивались, а потом обратно приклеивались.

– Вот цветок я помню, – откликнулась на понятный сигнал баба Шура. – Он у меня в кладовке лежит.

При этих ее словах Томка чуть не расплакалась.

– В кладовке? А можно я посмотрю?

– Да, конечно, можно. Там этого добра полно.

В кладовке у бабы Шуры было свалено в кучу все Томкино детство. Сама она понятия не имела, куда, когда и каким образом оно исчезло, но теперь оказалось, что оно почти все лежит здесь. Едва поворачиваясь в тесной каморке, она наконец поняла, что ощутил Буратино, когда проткнул носом нарисованный очаг и заглянул в дырочку на ту сторону.

Розовый крокодил из папье-маше, гипсовый горнист под целлофаном, ширма из «Золотого петушка», которую Томка за одну ночь раскрасила вместе с мамой, помятая туба из детского духового оркестра, огромная тыква из «Золушки» – все они были здесь, лежали себе в каморке бабы Шуры, и никто из тех, кто этажом выше ставил на «красное» или «черное», не знал, что здесь есть зеленое, оранжевое и золотое. В общем, совсем другие цвета.

Наконец баба Шура выудила из какой-то коробки огромный тряпичный цветок, мягкие лепестки которого свисали, как детские варежки на резинке.

– Лети, лети, лепесток, – начала Томка, закрывая глаза и привставая на цыпочки. – Через запад – на восток. Через север, через юг, возвращайся, сделав круг.

Она подняла цветок над головой и плавно повернулась на месте, задев локтем деревянную клетку с плюшевыми обезьянами. Обезьянки свалились со своих жердочек, подняв над клеткой облако пыли, но Томка этого даже не заметила. Пыль, как застывшее время, растаяла в воздухе, а Томка продолжала свой спектакль:

– Лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели.

Последнее слово баба Шура произнесла с нею вместе. Теперь она вспомнила ту девочку, отслоив с этой женщины лишние килограммы, косметику и ненужный ребенку опыт.

Томка с хрустом оторвала один лепесток и застыла с ним в руке, словно ожидая аплодисментов. Но баба Шура вернула ее на землю.

– А ты зачем пришла-то сюда? – с подозрением спросила она, только сейчас поняв, что Томка не могла знать ни про цветок, ни про эту каморку.

– Я? – глупо и растерянно переспросила Томка.

– Ты. А кто же еще?

Баба Шура требовала от нее ответа, и Томка почувствовала, что ответ этот должен быть честным.

– Дело у меня здесь.

– Серьезное дело-то?

– Деньги очень нужны.

Вернувшись в игровой зал, Томка направилась к тому столу, за которым играл Тетерин.

– Я тебе туда не советую, – шепнула ей баба Шура. – Иди лучше на автоматы.

– Я в карты хотела, – таким же шепотом ответила Томка.

В качестве третейского судьи старушка подозвала высокого молодого человека в униформе сотрудника казино.

– Виталик, – сказала она. – Посоветуй человеку…

– Здрасьте, – кивнула ему Томка. – Я вот хотела за стол, где в карты играют, а баба Шура говорит – лучше на автоматах.

Если до этого момента она еще немного чувствовала себя здесь чужой, то теперь, с учетом Виталика, у нее тут появились «ходы», как называла их Галина Семеновна, имея в виду свои небольшие знакомства в поликлинике, в паспортном столе и в домоуправлении.

– Лучше вообще не играть, – улыбнулся Виталик.

– Да я чуть-чуть, – заговорщицки махнула рукой Томка, как будто ей снова было четырнадцать и она собиралась затянуться первой сигаретой.

– Ну что ж, это ваше дело.

– Виталик, – заговорила баба Шура. – Ну, за столом – там же одни богатеи. Ты знаешь, Тома, они такие деньги проигрывают, целые тыщи.

– Да вы что? – округлила глаза Томка при слове «проигрывают».