Дмитрий Липскеров - Последний сон разума

Он плакал. Плакал горько, и не было облегчения в этих слезах. Он был чудом природы – плачущий таракан!

Потянуло из форточки, и легкое тело стрекозы приподнялось с пола и перевернулось, как живое.

А потом Ильясов, сам того не сознавая, стал ее есть. Он поглощал Айзу с хвоста, отрешась от всего на свете. Так маньяки-каннибалы поедают свои жертвы, чтобы соединиться с ними навеки. Татарин вкушал свою Айзу два дня и две ночи, пока от стрекозы не осталось даже слюдяных крыльев. После он наставил бесчисленное количество черных точек на паркете.

А потом он летал. Летал по квартире, нарочно ударяясь о стены и потолок, желая разбиться насмерть. Но панцирь был крепок, и судьбы конец не настал.

Потом он уполз под буфет и заснул там без сновидений…

Поезд прибыл в областной город, где Митрохина и Мыкина встретил военный газик, и каково было удивление друзей, когда во встречающем их они узнали старшину Огрызова, значительно постаревшего, с потной плешью под фуражкой.

Старшина по причине многочисленных прошедших лет не узнал их и вез к погранзаставе молча. Друзья косились друг на друга, с трудом сдерживая смех.

– Чего лыбитесь? – поинтересовался старшина.

Они ничего не ответили, но улыбаться продолжали. Каждый вспоминал тот самый пердунчик и толстый зад, садящийся на него.

– Доскалитесь! – лениво пригрозил Огрызов.

Они прибыли на заставу, где получили обмундирование, свободное время до вечера, а потом заступили на охрану Государственной границы России.

Вскоре, в один из зимних степных дней, им предстояло защитить Родину…

Володя Синичкин, обладатель мертвого семени, признал своего приемного сына на второй день и о своей неспособности производить детей на свет Божий забыл начисто.

Жена, Анна Карловна, души не чаяла в маленьком Семене и первые три дня не выпускала малыша из рук. На четвертый день ей стало плохо с сердцем и участковый выразил предположение, что ей не по возрасту держать такую тяжесть. Ребеночка взвесили на напольных весах и обнаружили, что масса его составила двенадцать килограмм.

– Вот это грудник! – воскликнул Синичкин. – А зубов-то у него полный рот!

– Да, – согласилась Анна Карловна. – Мальчик развивается стремительно! Акселерация!

На самом деле женщина обостренным материнским инстинктом уже предчувствовала, что с младенцем что-то не то, да и младенцем его назвать было уже трудно. Густые черные волосы спадали прямыми прядями на уши и на лоб, из-под которого смотрели на мир глаза, полные какой-то мудрости. Или так казалось матери…

Участковый во время обеденного перерыва рассказывал майору Погосяну о своих сомнениях:

– Чуднґо как-то – мальчишка растет не по дням, а по часам! Уже волосатый и зубастый! И ходит!..

– Так бывает! – ободрил майор, поглаживая свой живот. – Сейчас такие дети! Брюхо болит!..

У самого Погосяна, как известно, детей не было, и откуда он знал, как все это бывает неизвестно. Но ответ старшего по званию совершенно успокоил Володю, и он продолжал исполнять свои обязанности.

На отделении было два висяка, причем тяжелых. Убийство татарина Ильясова и аналогичное преступление – убийство Кино Владленовны Дикой, воспитательницы Детского дома.

Если считать, что дело Ильясова было почти раскрыто, во всяком случае известны фигуранты, то с воспитательницей обстояло хуже – никаких версий! Девушку похоронили на загородном кладбище, и милиционеры во время похорон прятались за деревьями, надеясь вычислить преступника, – те нередко приходят попрощаться со своими жертвами. Но такового обнаружить не удалось, и гроб забросали стылой землей…

На четвертый день маленький Семен стал разговаривать. Причем он сразу сказал целую фразу:

– Все было бы хорошо, если бы не было так плохо!

Анна Карловна чуть было не упала в обморок, а Володя Синичкин, наоборот, воспринял сына вундеркиндом, способным добиться в жизни более примечательной судьбы, нежели он, капитан милиции.

На пятый день Семен весил уже двадцать килограмм, самостоятельно встал к завтраку и поел с аппетитом, поддерживая при этом содержательную беседу с отцом.

– Ты мой отец, и я тебя ценю! – произнес мальчик, хрустнув огурчиком.

– За что же ты меня ценишь? – поинтересовался Синичкин. – Ведь ты обо мне ничего не знаешь!

– Мне достаточно, что ты мой отец, и именно за это я тебя ценю.

Володе стало очень приятно. Его еще никогда не превозносили.

– Я тебя тоже люблю! – признался участковый.

– Я о любви не говорил, – покачал головой Семен. – Я о человеческой ценности.

– Так значит, ты меня не любишь?

– Ты как женщина говоришь – любишь или не любишь, когда существует множество других оттенков человеческих чувств.

Анна Карловна слушала их разговор, и ей было не по себе до холодности в желудке.

– Каких, например? – поинтересовался Володя.

– Например, нежность, уважение…

– Родителей необходимо любить! – рек Синичкин.

– Кто это так сказал?

– Это говорю я, твой отец!

Мальчик откусил от бутерброда с колбасой.

– Хорошо, – ответил он. – Я подумаю. Но все же мне кажется, что уважение к родителям гораздо важнее, чем любовь! Любить нужно детей, мужчине необходимо любить женщину, а женщине – мужчину! Родителей же надо уважать!

У Анна Карловны началась истерика. Сначала она завсхлипывала, а потом завыла в голос. Ей было совершенно непонятно, более того, в голове все перемутилось от того, как ее муж разговаривает о таких умных вещах с ребенком пяти дней от роду!

Володя с неудовольствием поднялся из-за стола и отвел жену в спальню, где уложил в постель, накапав в рюмочку валокордина.

– Да как же так! – всхлипывала Анна Карловна.

– А так! – ответствовал муж. – Акселерация! Мальчик гением, может быть, вырастет!

– Ах, не нужен нам гений! Хочу обычного ребенка!

– Эгоистка! – рассердился Синичкин. – Лежи тут!

Он вернулся на кухню к сыну и сказал, что тоже подумает над его словами.

– Спасибо, – поблагодарил мальчик.

– На здоровье, – ответил Володя.

В голове Синичкина родился план вызвать представителя Книги рекордов Гиннесса и запечатлеть на камеру такое выдающееся его дитя. Но как доказать Жечке Жечкову, что мальчику действительно всего пять дней от роду?.. В этом состояла главная загвоздка…

– Ах, не нужно никакой шумихи по моему поводу! – сказал маленький Семен.

– Я не хочу славы. Слава – блеск самовара в лучах вечернего солнца. Она неплодо-творна и разрушает организм до основания. Скромность – вот что созидает душу, оттачивая ее грани.

Синичкин оторопел от того, что сынок прочитал его мысли, но постарался виду не подать и опять пообещал, что подумает над словами Семена.