Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ

Учитель в это время находился в кухне и жарил на чугунной сковородке коровье вымя, которое до того противно воняло паленым волосом, что першило в горле.

Джером раскрыл брошюру и пролистал ее. Книжица была издана плохо, и, в отличие от атласов судебной медицины, в ней не было фотографий, а лишь одни рисунки.

Зато рисунки были прелюбопытные. На одном был изображен лежащий мужчина с закрытыми глазами. Вокруг его обнаженного тела сидят несколько человек. Один, по-видимому самый главный, орудует над мертвецом скальпелем, выуживая из живота печень. На другом рисунке он откусывает от этой печени кусок, и по лицу его разливается наслаждение… Под рисунком была подпись: – Обретение вечной жизни".

– Кто разрешил тебе рыться в книгах? – услышал Джером голос учителя.

Гаврила Васильевич стоял в дверях, держа на вытянутой руке скворчащую сковородку с воняющим выменем.

– Мне никто этого не запрещал делать, – ответил мальчик. – А что это за книга?

И что обозначают эти рисунки?

Теплый прошел в комнату, поставил сковородку на стол, отер о брюки руки и приблизился к мальчику.

– Никогда ничего не бери без спроса! Понял? – Лицо Гаврилы Васильевича скривилось от злобы, а правая щека задергалась.

– А чего вы так занервничали? – удивился Джером. – Могу вообще не ходить к вам! Подумаешь!..

– Сядь! – приказал Теплый.

– Ну, сел. – Джером оседлал табуретку. – Чего дальше?

Гаврила Васильевич попытался взять себя в руки, закусывая дергающуюся щеку.

– Эту книгу тебе рано смотреть! – процедил он. – Еще будешь рыться без спроса – сломаю тебе руку.

Джером ухмыльнулся. Он потянулся всем телом, вытянул ноги и зевнул, всем своим видом показывая, что ему наплевать на угрозы учителя.

– И чего вы все время такой грязный ходите? – спросил он сквозь зевок. – От вас так воняет какой-то дрянью!.. У вас есть женщина?

После этих слов Теплый и накинулся на Джерома с кулаками, лупя его вслепую, задыхаясь от ненависти и разбрызгивая слюну.

– Я вырву твою печень! – кричал он в аффекте. – Я выколю тебе глаза!

Джером старался уворачиваться от ударов, прячась под стол.

– Чего вы на меня накинулись! – причитал он. – Сами в гости зовете, а теперь бьете!

Порыв Гаврилы Васильевича вскоре прошел, и, дыша словно собака, он пытался помириться с мальчиком.

– Теперь ты видишь, что в жизни могут произойти всякие случайности! Я мог в гневе убить тебя, и ты умер бы молодым, прожив жизнь много короче, чем я…

Те– перь ты понял это?

– Ага, – ответил Джером, сглатывая кровавую слюну. – Я бы умер внезапно, а вы бы долго мучились, ожидая казни за убийство.

– Будешь есть вымя? – спросил Теплый.

– Буду.

Они поели, после чего мальчик долго не мог выковырять из зубов застрявшие волоски.

Гаврила Васильевич отпустил Джерома, дав ему два медных пятака, чтобы он прикладывал их к синякам.

– Приходи завтра, – пригласил учитель.

Вот эти самые синяки, оставленные на лице мальчика кулаками Теплого, и увидел полковник Шаллер.

Сидя над рукописью Елены Белецкой, тщетно пытаясь сосредоточиться, Гаврила Васильевич отчетливо произнес вслух фразу: – Я убью его!" Славист составил таблицу наиболее часто встречающихся созвучий, наложил сверху лист папиросной бумаги, срисовывая на нее буквы в различной последовательности. Он комбинировал слоги, используя старинную методику Граббе, построенную на мистической теории проникновения в тайну слова.

Непременным усло– вием теории была медитация – абсолютное представление слова как единственного жизненного понятия. Буквенный символ должен был отчетливо запечатлеться в мозгу, врезаться в него, вытеснив ощущение собственного – Я".

Само подсознание, соединившись с космосом, должно было выдать ответ.

Гаврила Васильевич, полагаясь на интуицию, выделил из всей рукописи наиболее главное слово, вычертил его на листе ватмана черной тушью, долго на него смотрел, а потом закрыл глаза. Слово отпечаталось красным контуром на внутренней стороне век. Слово было – ШШШШШ. Славист контролировал свое дыхание, пока оно не стало покойным. Выделение слюны замедлилось, язык сделался сухим, а биение пульса сократилось до сорока ударов в минуту.

Озарение стало неизбежным…

Авто Франсуаз Коти, скрипнув новой резиной, остановилось рядом с главной городской площадью. Дальше проехать было невозможно из-за скопления народа.

Лица людей были возбужденными и источали какое-то внутреннее сияние. Народ жаждал счастья, стараясь быть поближе к его строящемуся символу.

Девушка взяла Генриха Ивановича за руку и потянула за собой, углубляясь в толпу. Они прошли по узкой улочке, ведущей к главной площади, рассматривая лица прохожих, гордо воздевших над собой транспаранты с надписями типа: – Мы достойны счастья! Мы сделаем шаг к нему навстречу!" Повсюду продавали воздушные шары, всякие сладости и лимонад. Народ гулял…

Наконец Франсуаз и Шаллер вышли на площадь. В центре ее из мощного бетонного основания уходила к небу башня. Генрих Иванович задрал голову и с удивлением сказал:

– Господи, я не предполагал, что они за такое короткое время столь много построят!.. Это невероятно!

От основания башни к ее нутру тянулась цепочка рабочих, как русских, так и корейских. Из рук в руки рабочие передавали красные кирпичи, раствор и всякий необходимый строительный материал. Делали они это так быстро, как будто хотели закончить строительство уже сегодня до захода солнца.

– Пожалуй, в башне уже футов четыреста! – предположил полковник.

– Пятьсот, я думаю, – высказала свое предположение девушка. – Велик русский народ в своем стремлении к иллюзиям!

На вершине башни, на строительной площадке, были установлены усиливающие голос устройства, чтобы народ мог не только следить за происходящим, но и слышать, что творится между рабочими, какие следуют команды.

– Мы кладем трехсоттысячный кирпич! – прокатился над площадью голос.

– Ягудин, – определила Франсуаз. – Какой мощный голосовой аппарат.

– Вы знакомы с ним лично? – поинтересовался Шаллер.

– Видела пару раз.

– И что он за тип?

– Любопытный. Он может быть и романтиком, и изувером. Чем-то на вас походит.

– Что же, я похож на изувера?

Девушка не ответила, так как ей помешал голос Ягудина, вещающий с высоты.

– Сограждане! – возвестил голос. – Хочу обратиться к вам с речью! Позволите ли мне сделать это?..

– Позволяем! – донеслись голоса из толпы. – Говори, Ягудин! Мы рады услышать тебя.

Ягудин прокашлялся.

– Я хочу сказать, что вы, собравшиеся на главной площади, есть народ! Не побоюсь сказать, что вы – прогрессивное человечество! Ваши лица устремлены вверх, вы собрались в кучу, чтобы стать непосредственными соучастниками величайшего события, творящегося на ваших глазах! Ваши уши, ваши глаза направлены на уникальное строительство Истории – Башню Счастья!.. Я слышу ликующие возгласы людей, исходящие из самых потаенных глубин сердец! Ваши ли это голоса, или ангельские призывы?..