Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ

– Холодная вода? – спросил он.

– Теплая.

– Глубоко?

– Не мелко.

– Значит, можно нырять?

– Можно.

– Сначала просто поплаваю, а потом уже нырну, – решил Джером и медленно сошел по ступеням в пузырящуюся воду. – Действительно теплая, даже горячая.

Он оттолкнулся от дна ногами и поплыл по-собачьи, задрав высоко подбородок и щуря глаза. Ему понадобилось достаточно времени, чтобы доплыть до бортика, возле которого стоял Шаллер, и он, задыхаясь, даже протянул тому руку навстречу, чтобы здоровенный мужик помог ему добраться до мелкого места.

– Давно не плавал, – сказал Джером, встав рядом с полковником. – Сноровку потерял.

– Да, – согласился Генрих Иванович, разглядывая его намокший купальник с двумя горошинами сосков. – Плаваешь ты неважно. Но дело это наживное.

– Чего грустишь? – спросил мальчик.

– Я не грущу.

– Грустишь, грустишь! Вон как морщины вздыбились на лбу!.. Неприятности?

– Да нет. От неприятностей Бог миловал.

– Ну ладно, не хочешь говорить, не говори. Дело твое. А где женщина твоя?

– Не знаю.

– Я тут подумал на досуге – красивая она! И автомобиль у нее красивый!

– Как успехи в учебе? – перевел разговор на другую тему Генрих Иванович.

– Успехи неважные.

– Что так?

– Переходный возраст. Другие интересы.

– Какие же, если не секрет?

– Не секрет. Размышляю о смысле жизни.

– И какие выводы?

– А выводы такие, что смысл моей жизни лежит в области чужих интересов. В моих интересах смысла нет.

– Какие же у тебя интересы?

– Хочу стать патологоанатомом.

– Почему? – удивился Шаллер.

– Потому что мертвый человек возбуждает во мне интерес. Глядя на мертвеца, ощущаешь себя живым, тогда как глядя на живого, ощущаешь себя никаким.

– Где же ты видел мертвецов? – спросил Генрих Иванович.

– У учителя Теплого.

– Что же они, прямо у него в квартире лежат?

– Да нет же! – Джером поморщился. – Он собирает атласы судебной медицины. У него их целая библиотека. Вот я и смотрю их на досуге. А ты видел когда-нибудь мертвецов?

– Приходилось, – ответил полковник, вспомнив мать, придавленную обломками дома во время Чанчжоэйского землетрясения. – Я видел мертвецов.

– А ты видел, как купец Ягудин упал мордой на булыжники?

– Видел. А почему ты спрашиваешь?

– Уж больно у него голова крепкая была! Другая бы – разбилась, как арбуз, от такого удара, а от ягудинской даже булыжник треснул! Может быть, он мутант?

Как ты думаешь?

– Может быть. – Шаллер поглядел мальчику в глаза – большие, с черными зрачками во все глазное яблоко. В них, подернутых влагой, он разглядел свое отражение, искаженное, как будто полковник смотрел на себя с обратной стороны подзорной трубы. – Может быть, и мутант, – еще раз повторил Генрих Иванович.

– Проплывусь, – сказал Джером и слегка оттолкнулся от бортика ногами. Он придал телу ускорение, но при этом слишком низко опустил подбородок и всем ртом хлебнул воды. Мальчик закашлялся, замолотил руками по воде, развернулся лицом к Шаллеру и протянул ему ладонь. Полковник опять помог обрести Джерому почву под ногами и, не сдержавшись, заулыбался.

– Что ты смеешься? – спросил мальчик. – Разве тебе не известно, что каждый человек что-то делает хорошо, а что-то плохо? Так вот, плаваю я плохо. Что в этом смешного?

– А что ты делаешь хорошо?

– Пока я еще не знаю, что делаю хорошо. Слишком мне мало лет… Хотя нет, одно дело я делаю прилично. Но тебе не скажу какое.

– Секрет?

– Наверное. Я не знаю, как ты к этому отнесешься, а потому не скажу.

– Не говори, твое право… Но, может быть, ты мне скажешь, откуда на твоем лице синяки?

Джером задумался.

– Синяки на моем лице – дело частое, – сказал он. – Почему-то многим доставляет удовольствие бить меня по лицу. Видимо, в конструкции моей физиономии есть что-то притягательное для ее набития. Я так полагаю, что это то же самое, как голое женское тело когото притягивает для объятий. Кстати, не можешь ли ты мне объяснить, что движет тобою, когда ты целуешь женские груди и живот? Ведь все это может быть не совсем чистым? Например, для меня эта область человеческого общения не представляется привлекательной.

Почему-то этот вопрос Джерома прозвучал для Генриха Ивановича самым естественным образом, он даже не почувствовал смущения, возможно, из-за того, что сам мальчик не видел в этом вопросе ничего скабрезного, а потому спокойно на него ответил:

– В жизни каждого человека, в определенном возрасте, наступает момент, когда он чувствует влечение к противоположному полу. Это абсолютно нормальный физиологический процесс. Когда-нибудь и ты почувствуешь влечение.

– Какого рода это влечение?

Шаллер хмыкнул.

– Знаешь, это очень трудно объяснить…

– Попробуй.

– Ну, бывает момент, когда влечение заставляет тебя забыть обо всех проблемах, когда тело дрожит от желания разрядиться.

– Чем разрядиться?

– Семенем для продолжения рода.

– Как будто бы мы это в интернате проходили.

– Тогда тебе все известно, – облегченно вздохнул Генрих Иванович. – Это называется инстинктом продолжения рода.

– Для этого в женский организм суется штука, из которой обычно писают?

– Можно и так сказать.

– А у меня есть семя?

– Когда вырастешь, семя будет и у тебя.

– И инстинкт продолжения рода?

– И инстинкт в тебе проснется.

– А что главнее – инстинкт или сознательное продолжение рода?

– И то и другое главное.

– А мне кажется, что не будь инстинкта, то не будет и сознательной надобности продолжать род. Я думаю, что инстинкт подменяет сознание, а человеку кажется, что делает он все осмысленно.

– Ты не прав. Для взрослого человека очень важно увидеть свое продолжение в детях.

– Во мне инстинкт не проснулся, а потому то, что ты проделывал со своей женщиной, не представляется мне привлекательным. Добровольно я бы никогда этого не стал делать. И я бы не хотел видеть своего продолжения. Мне и так не слишком радостно. Кстати, у тебя есть дети?

– Нет.

– Ты тоже не хочешь видеть своего продолжения?

– Хочу. Но не все, что хочется, случается. Зачастую наоборот: то, чего ты особенно желаешь, становится невозможным.

– Твоя женщина тебе родит ребенка.

– Дело в том, что это не моя женщина.

– Как это? – не понял Джером. – Ты же делал с ней то, что обычно делают только со своими женщинами.

– Бывают исключения. – Генрих Иванович замялся. – Понимаешь, существуют вещи, которые непросто объяснить. Например, у меня есть жена.

– И что?

– Детей полагается иметь от жен и мужей.

– Тогда пусть тебе жена родит.

– Она не хочет.

– Вот видишь! – обрадовался Джером. – Значит, у нее, как и у меня, отсутствует инстинкт продолжения рода… Но ведь это не беда! Плюнь на условности и попроси красивую чужую женщину родить тебе ребенка!