Фланнери О'Коннор - Мудрая кровь

Прохожие смеялись.

— Я буду за ним присматривать.— К полицейскому протиснулся Енох Эмери. — Он здесь всего второй день, я буду за ним присматривать.

— А сам-то ты давно здесь? — спросил полицейский.

— Я здесь родился и вырос, — сказал Енох. — Это моя родина. Так что я за ним присмотрю. Эй, — обратился он к Хейзу, — подожди меня. — Он протащил Хейза через толпу. — Кажется, мне удалось тебя спасти.

— Очень благодарен, — ответил Хейз.

— Пустяки, — сказал Енох. — Пошли в «Уоллгринз», выпьем содовой? Жаль, ночные клубы еще закрыты.

— Не люблю такие заведения, — сказал Хейз. — Всего хорошего.

— Ничего, — сказал Енох, — я пройдусь еще, составлю тебе компанию. — Он посмотрел на слепого с девочкой впереди. — Неохота на ночь глядя общаться со всякой деревенщиной, особенно со святошами. Я их много повидал на своем веку. Эта баба из социальной помощи, что выцыганила меня у папаши, только и знала, что молиться. Мы с папашей ездили, пилили дрова, остановились раз у Бунвиля, тут эта баба и подвалила. — Он поймал полу пиджака Хейза. — Единственное, что мне не нравится в Толкинхеме — здесь слишком много людей на улицах. И все будто так и норовят сшибить тебя с ног; да, так вот она заявилась, и я понял, что ей приглянулся. Мне было двенадцать, и я умел неплохо петь всякие гимны — выучился у черномазого. Так вот, она заявилась, я ей приглянулся, она выцыганила меня у папаши и забрала в Бунвиль. У нее был кирпичный дом, но она только и трындела про Иисуса. — Тут его толкнул прохожий, коротышка в мешковатом выцветшем комбинезоне.

— Гляди, куда прешь! — рявкнул Енох. Коротышка остановился, возмущенно воздел руки, гадкая гримаса исказила его лицо.

— Да как ты смеешь?.. — зарычал он.

— Вот видишь,— сказал Енох, догоняя Хейза,— все только и мечтают сшибить тебя с ног. Никогда не бывал в таком диком месте. Даже у этой бабы. Я прожил у нее два месяца, — продолжал он, — а осенью она послала меня в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков, и я поначалу решил, что там будет полегче. С этой бабой жить было невозможно — не такая уж старая, думаю, лет сорок или около того, — но рожа жуть какая. Носила такие коричневые очки, а волосенки редкие, точно ей плеснули говяжьей подливкой на череп. Я думал, в этой академии будет полегче. Я сбежал от нее раз, но она меня поймала, и вышло, что у нее были на меня бумаги, и она могла послать меня в исправительный дом, если я не буду с ней жить, — так что я даже обрадовался, что попал в эту академию. Ты был когда-нибудь в академии?

Казалось, Хейз не расслышал вопроса.

— Ну, черта с два там было лучше, — продолжал Енох.— Боже мой, как мне там было худо. Я сбежал оттуда через месяц, но она меня все равно поймала. И все-таки я от нее свалил. — Он выдержал паузу. — Хочешь знать как? — Он подождал чуть-чуть и продолжил: — Я напугал ее до чертиков, вот как! Я уж все перепробовал. Даже молился. Просил: Иисус, подскажи, как избавиться от этой бабы, но так, чтобы не убивать ее и не попасть в исправительный дом; но хрена с два он мне помог. И вот однажды я встал с утра пораньше и вошел в ее комнату без штанов, содрал с нее простыню — и тут ее кондрашка хватила. После этого я вернулся к папаше, и мы больше никогда эту бабу не видели. Ну у тебя и челюсть, ходуном ходит, — заметил он, глядя сбоку на Хейза. — И не засмеялся ни разу. Может, у тебя и денег никаких нету?

Хейз свернул в переулок. Слепой с девочкой шли впереди, в квартале от них.

— Глядишь, мы их и догоним, — сказал Енох. — Ты много народу знаешь в этом городе?

— Нет,— ответил Хейз.

— И вряд ли с кем познакомишься. Ни хрена никто дружить не хочет. Я тут уже два месяца, а еще никого не знаю. Все так и норовят сшибить тебя с ног. А у тебя, похоже, куча денег. У меня-то ни гроша нет. Были б деньги, уж я бы нашел, на что потратить. — Слепой и девочка остановились на углу и перешли на другую сторону улицы. — Мы их догоним, — сказал Енох. — Боюсь, сейчас окажемся на каком-нибудь собрании и будем распевать гимны с девчонкой и ее папашей, если не смоемся, пока не поздно.

В конце следующего квартала высилось огромное здание с куполом и колоннами. Туда и направлялись слепой с девочкой. Всюду — вокруг здания, напротив него и на соседних улицах — стояли автомобили.

— Это не киношка, — сказал Енох. Слепой и девочка повернули к зданию. По бокам длинных ступеней на пьедесталах сидели каменные львы. — И не церковь.

Хейз остановился у подножия лестницы. Казалось, он безрезультатно пытается придать лицу какое-нибудь выражение. Он сдвинул шляпу под острым углом и начал взбираться к паре, усевшейся возле одного из львов. Подошел к слепому и, ни слова не говоря, наклонился к нему, точно пытаясь рассмотреть, что таится за черными очками. Девочка уставилась на него. Рот слепого слегка скривился.

— Чувствую греховный смрад в твоем дыхании, — сказал он.

Хейз отшатнулся.

— Зачем ты преследуешь меня?

— Я тебя не преследовал, — сказал Хейз.

— Она сказала, что ты шел за нами. — Слепой махнул в сторону девочки.

— Я не преследовал вас.

Хейз вспомнил, что у него в руке коробка, и посмотрел на девочку. От черной вязаной шапочки у нее на лбу отпечаталась ровная линия. Внезапно она хихикнула, но улыбка тут же исчезла, словно девочка почувствовала неприятный запах.

— Я не думал тебя преследовать, — сказал Хейз. — Я шел за ней. — Он пихнул девочке в руку коробку.

Казалось, девочка хотела схватить коробку, но не решилась.

— Мне не нужна эта штука, — сказала она. — С чего вы взяли, что она мне нужна? Заберите ее. Она не моя. Я не хочу!

— Давай, бери, — сказал слепой. — Бери, положи в мешок и заткнись, пока по шее не получила.

Хейз снова пихнул ей коробку.

— Мне она не нужна, — пробормотала девочка.

— Возьми и не спорь, — сказал слепой. — Он не тебя преследовал.

Она взяла машинку и засунула в мешок с брошюрами.

— Это не мое. Я взяла, но это не мое.

— Я шел за ней, чтобы сказать, что нечего было на меня так пялиться. — Хейз смотрел на слепого.

— Это вы о чем? — воскликнула девочка. — Я совсем и не пялилась. Я только смотрела, как вы разорвали брошюру. Он разорвал ее на кусочки. — Она схватила слепого за плечо. — Разорвал и рассыпал по земле, как соль, а потом вытер руки о штаны.

— Он преследовал меня, — сказал слепой. — Никто не будет гнаться за тобой. Я слышу призыв к Иисусу в его голосе.

— Иисусе, — пробормотал Хейз. — Боже ж ты мой. — Он сел на ступеньку, и рука его едва не коснулась ног стоящей девочки. На ней были теннисные туфли и черные хлопчатобумажные чулки.

— Слышишь, как он ругается, — сказала она тихо. — Он не тебя преследовал.

Слепой неприятно рассмеялся:

— Слушай, сынок. От Иисуса все равно никуда не денешься. Иисус — это факт.