Фланнери О'Коннор - Рассказы, не вошедшие в сборники

«Любовь должна быть наполнена гневом», — так начинался отрывок, и она подумала: «Верно, у меня так и есть». Гнев ее никогда не покидал. А дальше говорилось: «Раз ты презрел мою просьбу, — возможно, выслушаешь предостережение. Что ты делаешь в доме своего отца, о изнеженный воин? Где твои бастионы и траншеи, где зима, проведенная на передовой? Внемли! Трубный зов раздается с небес! Смотри, как наш Полководец шагает в доспехах среди облаков, дабы покорить весь мир. В устах нашего Царя обоюдоострый меч, разящий все на пути. Пробудись же ото сна, ступай на поле брани! Оставь тень и взыскуй солнце».

Она пролистнула назад — посмотреть, что читает. Это было послание Святого Иеронима, укоряющего Гелиодора за то, что тот покинул пустыню. В примечании говорилось, что Гелиодор входил в прославленную группу учеников Иеронима в Аквилее в 370 году. Он последовал за Иеронимом на Ближний Восток с намерением вести отшельническую жизнь. Они расстались, когда Гелиодор продолжил путь в Иерусалим. В конечном счете он вернулся в Италию и позднее стал почтенным священнослужителем, епископом Альтинским.

Вот именно такое он и читал — то, что в наши дни лишено всякого смысла. Но тут до нее дошло, неприятно поразив, что Полководец с мечом во рту, карающий всех на своем пути, был Иисусом.

Револьверы тускло блеснули на солнце, и он негромко прорычал, еле шевеля губами: «Ну ладно, Мейсон, дальше ты не пройдешь», — а потом, за неимением заранее подготовленного продолжения, присел на корточки и принялся отдирать длинный колючий стебель от рукава своей белой куртки. Если не считать револьверов, он был одет для детского праздника, с которого смылся. Она видела, как он выходит за дверь с подарком и сворачивает за угол. Он ждал там, спрятавшись за грузовиком, а когда увидел, что она уезжает на машине, вернулся за револьверами и кобурами, забравшись в дом через заднее окно и так же выбравшись обратно. Потом он отправился в лес, чтобы провести там остаток дня. Он был толстым беловолосым мальчиком десяти лет, с бледно-голубыми глазами, постоянно слезившимися за толстыми стеклами очков в железной оправе.

Подарок был завернут в розовую бумагу и перевязан серебряной ленточкой. Углубившись в лес достаточно далеко, он сорвал бумагу и ленточку и обнаружил девчачий флакончик духов в форме сердечка с выдавленными на нем словами «Сердца и цветы» — выбор мамы и бабушки. Он взял увесистый камень, разбил флакончик и зарыл осколки вместе с бумагой и ленточкой в канаве. Это доставило ему несказанное удовольствие, и, двинувшись дальше, он наконец-то обратил внимание на сочные краски осенней листвы. Он часто приходил в лес — но не для того, чтобы просто погулять, а единственно чтобы избавиться от необходимости идти еще куда-нибудь. Бродя по лесу, он представлял себя героем фильмов, которые постоянно показывали по телевизору, и сейчас, при виде огромных ярко-красных и желтых пятен над головой, затрепетал от возбуждения и на пять-десять минут вошел в роль Одинокого Рейнджера. 2 Только остановившись, чтобы отодрать колючий стебель от рукава, он вернулся к действительности и вновь увидел буйство осенних красок. Деревья вздымали ветви к небу и образовывали подобие охваченных пламенем сводов над головой. В загривке у него неприятно закололо. Такое чувство, будто он зашел в чужие владения и вот-вот выскочит сторож. В кустах футах в пяти впереди он вдруг заметил темно-красный глаз, смотревший на него со спокойной яростью.

Он сидел на корточках и дрожал всем телом, словно ожидая удара топора по шее. Наблюдавший за ним глаз медленно закрылся, и он различил широкую, бронзового цвета грудь и часть опущенного крыла. Он шумно, протяжно выдохнул. Дикая индейка. Сильно покачнувшись, она неуверенно шагнула вперед и замерла на месте с поднятой ногой, прислушиваясь.

Он увидел, что она хромает, и страх улетучился. Опустившись на четвереньки, он осторожно продвинулся чуть вперед, а она сделала еще шаг. Потом он пополз быстро-быстро, забыв про свои маркие белые брючки. Он напряг руки и растопырил пальцы, уже готовясь схватить птицу, когда она с пронзительным тонким криком, похожим на звук треснутого охотничьего рога, метнулась прочь и выскочила из кустов с другой стороны, на поросший редкими деревьями склон холма. Он вскочил на ноги, обежал кусты и бросился вниз по откосу вслед за птицей. Под холмом она припала к земле и попыталась расправить крылья, но ничего не вышло. Она беспомощно сидела на месте и тяжело дышала, пока он несся к ней, уже представляя, как входит в дом с закинутой за плечо индейкой и все хором кричат: «Посмотрите на Мэнли с дикой индейкой! Мэнли! Где ты раздобыл индейку?» А он просто скажет, что пошел в лес, чтобы поймать индейку, и поймал. Он уже почти схватил птицу, когда она снова сорвалась места и неуклюже побежала прочь, волоча по земле крылья. «Тебе не взлететь, Мейсон. У тебя нет ни шанса!» — выкрикнул он и бросился в погоню — пересек заброшенное хлопковое поле, подлез под ограду и оказался в другой части леса. Шишковидная голова индейки из голубой стала ярко-красной и походила на маленький окровавленный кулак, мелькающий в подлеске. Птица метнулась в густые заросли, но выскочила из них, стоило ему приблизиться, и исчезла под живой изгородью. Продираясь сквозь кусты, он услышал треск рвущейся ткани и на ходу засунул палец в прореху на рукаве, тянувшуюся от локтя до самой манжеты. Он продолжал бежать. Если он вернется с добычей, никто и не вспомнит о порванной куртке. Всякий раз, когда Рой-младший возвращался из леса с добычей, все забывали о последнем его проступке. Когда Рой-младший убил рыжую рысь, все сразу забыли, что днем раньше он врезался в рефрижератор, когда подавал свою машину задним ходом.

Индейка бежала пьяными зигзагами вдоль канавы, всего в тридцати футах впереди. Когда канава кончилась, она нырнула под живую изгородь и бессильно распласталась на земле. Минуту-другую они с птицей отдыхали по разные стороны куста, стараясь отдышаться. Сквозь листву он видел ее хвост. Очень осторожно, очень медленно он протянул руку и ухватился за него. Индейка не пошевелилась. Он приблизил лицо вплотную к листве, чтобы разглядеть получше: глаз, похожий на стиснутый в окровавленном кулаке черный алмаз, пристально смотрел в его водянистые глаза. Задохнувшись от неожиданности, он разжал пальцы, и индейка опять пустилась наутек.

Секунду спустя он вскочил на ноги, охваченный яростью, продрался сквозь заросли и помчался в направлении, в котором, как ему казалось, скрылась птица. Он взбежал и спустился по крутым склонам двух невысоких холмов, нигде не видя индейки, а потом, когда далеко впереди вроде бы мелькнуло красное пятнышко, он вдруг споткнулся о корень дерева и растянулся на земле во весь рост. Подниматься он не стал. Очки валялись в трех футах от него, разбившиеся о камень.