Федерико Моччиа - Три метра над небом

Они растягиваются на флаге, греясь на солнышке. Стэп слушает, как Баби рассказывает о поездке в Лондон и еще о какой-то поездке. Она где только не была — и все помнит. Но ему не очень интересны эти истории, к тому же он не привык вставать так равно — и он засыпает.

Открыв глаза, он видит, что Баби рядом нет. Вскакивает, оглядываясь в испуге. И находит ее. Чуть ниже на холме. Ее нежные плечи. Сидит среди пшеницы. Зовет ее. Она не отзывается. Когда он подходит, становится ясно, почему. Она слушает плеер. Баби поворачивается к нему. Взгляд не сулит ничего хорошего. И смотрит дальше на необъятные луга. Стэп садится рядом. Недолго молчит. Баби не выдерживает первая и снимает наушники:

— Как ты можешь спать, когда я с тобой разговариваю! — она всерьез рассержена. — Значит, ты меня не уважаешь?

— Ну не сердись. Это значит, что я просто не выспался.

Она фыркает и отворачивается. Стэп не может не заметить, как она красива. А когда сердится — еще красивее. Она вскидывает голову, и все в ней недовольно — лоб, нос, подбородок. На волосах играют солнечные блики, локоны, кажется, источают запах пшеницы. Это красота заброшенного пляжа, дикого моря, окаймленного дикими берегами. Волосы, подобно вспененным волнам, обрамляют лицо, дерзко касаются его, а она их не убирает.

Стэп наклоняется и одной рукой сгребает эту хрупкую красоту. Баби пытается вырваться:

— Пусти меня!

— Не могу. Это сильнее меня. Хочу тебя поцеловать.

— Сказала же — пусти. Я обиделась.

Стэп наклоняется к ее губам.

— Ты мне потом все расскажешь, обязательно. Про Англию, про Лондон, про твои путешествия, про все, что захочешь.

— Раньше надо было слушать!

Стэп, улучив момент, целует ее, накрыв не ожидавшие натиска сомкнутые губы. Но Баби успевает откликнуться, протестующе сжав рот. Осторожная борьба. Наконец она сдается и отвечает на поцелуй.

— Ты бессердечный хам.

Она шепчет эти слова прямо в губы.

— Да. — Ответ смешивается с поцелуем.

— Мне не нравится, когда ты такой.

— Я больше не буду, обещаю.

— Да не верю я твоим обещаниям…

— Я клянусь…

— А я и клятвам не верю…

— Я клянусь тобой.

Баби ткнула его кулаком. Он и опомниться не успел. Обнимает ее и погружается в мягкие колосья. Солнце в ярко-голубом небе — единственный молчаливый наблюдатель. Чуть дальше — брошенный британский флаг. И две юных красоты рядом. Стэп играет пуговицами на ее рубашке. На секунду робко останавливается. Но нет, глаза спокойно закрыты. Расстегивает одну пуговку, другую, нежно, осторожно, как будто прикосновение погрубее развеет очарование этой минуты. Его рука скользит вдоль бока, по теплой мягкой коже. Ласкает ее. Баби не противится, целует его и обнимает крепче. Стэп, закрыв глаза, вдыхает ее аромат. Впервые в жизни все так по-другому. Он не спешит, он тих. В душе — странный покой. Ладонь скользит вдоль спины вниз, вдоль ложбинки, до края юбки. Легкий подъем, начало сладостного предвкушения. Он останавливается. Два углубления рядом заставляют его улыбнуться, как и ее более страстный поцелуй. Ласкает ее дальше. Движется вверх. Останавливается на застежке, чтобы раскрыть наконец тайну, и не только ее. Что там: два крючка? Два маленьких защелкивающихся полумесяца? Застежка в форме буквы «S», продевающаяся сверху? Он замешкался. Она глядит с любопытством. Стэп потихоньку раздражается: «Черт возьми, да как же он расстегивается?!»

И тут тайна раскрывается. Полумесяцы разлетаются в стороны. Рука Стэпа блуждает по всей спине, до самой шеи, не встречая препятствий.

— Извини…

Стэп не верит собственным ушам. Он попросил у нее прощения. Прощения. Даже слово слышится по-новому. Он — и извиняется. Потом, не в силах об этом думать, он, как околдованный, отвлекается от нового завоевания. Он ласкает ей грудь, покрывает поцелуями шею, гладит другую грудь и запечатлевает на ней хрупкий след желания и страсти. Медленно скользит вниз, по гладкому животу, к поясу юбки. Она рукой останавливает его. Стэп открывает глаза. Баби мотает головой.

— Не надо.

— Что — не надо?

— Это — не надо, — улыбается она.

— Почему? — а он вовсе не улыбается.

— Потому что не надо.

— Почему не надо?

— Потому что не надо, и все!

— Но есть же какая-то причина, ну там… — Стэп намекает улыбкой.

— Идиот, нет никакой причины. Просто я не хочу. Когда будешь ругаться поменьше, тогда посмотрим…

Стэп поворачивается на бок и начинает отжиматься. Одно за другим, все быстрее, не останавливаясь.

— Не верю, скажите мне, что я сплю. Я ее нашел! — говорит он с улыбкой между отжиманиями, слегка запыхавшись.

Баби застегивает бюстгальтер и рубашку.

— Что ты нашел? И перестань отжиматься, когда я с тобой разговариваю.

Стэп еще пару раз отжимается на одной руке, ложится на бок, опирается на локоть и весело смотрит на нее.

— Ты еще ни с кем не была.

— Если ты имеешь в виду, что я девственница, то это так и есть.

Эти слова даются ей нелегко. Она поднимается. Отряхивает юбку. Смятые колоски падают наземь.

— А теперь отвези меня в школу!

— Что такое, ты рассердилась?

Стэп заключает ее в объятия.

— Да. Умеешь же ты разозлить. Я не привыкла, чтобы со мной так обращались. Пусти меня.

Высвобождается из его объятий и быстро идет к флагу. Стэп следует за ней.

— Ну, Баби, я не хотел тебя обидеть. Прости меня.

— Я не слышу.

— Нет, ты слышишь.

— Нет, повтори.

Стэп устало оглядывается. Затем смотрит ей в глаза.

— Прости меня. Пожалуйста. Ты же видишь, я счастлив, что у тебя до меня никого не было.

Баби наклоняется подобрать флаг и начинает его складывать.

— Да? Это почему же?

— Ну, потому что… Потому что. Я счастлив, все тут.

— А почему ты думаешь, что все-таки станешь первым?

— Я же попросил прощения. Хватит, проехали. Как же ты любишь цепляться к словам.

— Ты прав. Мир.

Баби передает ему край флага.

— Держи, помоги сложить.

Они расходятся, растягивают полотнище и снова сходятся. Баби берет из его рук другой край флага и целует Стэпа. «Этот довод меня раздражает».

Молча они возвращаются к мотоциклу. Баби садится сзади. Они уезжают от холма, оставляя за спиной поломанные колоски и неоконченный разговор. Первый раз они проводят день вместе, а Стэп уже дважды извинился перед нею. В общем, все ясно…

Первая «а» слишком круглая, у второй слишком длинный хвостик, а у последней — слишком маленький. И вся подпись чересчур узкая какая-то. Баби снова пробует подделать подпись матери. Уже извела несколько листов из тетради по математике.

— Дани, как ты думаешь, это похоже на мамину подпись?

Даниела изучает последнюю надпись. На минуту задумывается.

— Фамилию мама пишет длиннее. Нет, не знаю. Что-то тут не так. А, вот. «Д» слишком вытянутая, вот этот полукруг у тебя получился маленьким. Мама, когда подписывает фамилию, начинает с такой толстой «Д». Вот, смотри.