Марк Ламброн - Странники в ночи

Нельзя сказать, что я живу с Тиной. Днем я работаю в корпункте «Франс Пресс». Иногда она звонит мне из кафе — дома у нее нет телефона. И вечером мы встречаемся. А ночь опьяняет нас, и нам не до разговоров.

Праздник в парке Вилла Челимонтана по случаю приезда в Рим Марвина Шенка, руководителя «Метро Голдвин Мейер». Американцы взяли парк в аренду у Итальянского географического общества: надо думать, ученые были бы удивлены, если бы увидели, какие птицы поют этой ночью у обелиска Рамсеса II. Вокруг Шенка, который после смерти Сэма Цимбалиста стал всемогущим хозяином студии, образовался целый голливудский двор. Продюсеры-янки в галстуках-бабочках заключали сделки с итальянскими партнерами из «Галатеи», «Титануса» и «Люкс Студиос». Итальянцы только что выручили массу денег и получили сразу несколько «Оскаров» за «Бен Гура».

Итальянские фотографы искоса поглядывали на стайку ассистенток и секретарш, сопровождавших заместителей Марвина Шенка: это были девушки в розовых или бледно-зеленых костюмах, с волосами, собранными в пучок, в очках на кончике носа, высокомерные и невозмутимые: казалось, Италию они находили восхитительной, а итальянцев — немного похожими на мексиканцев.

Среди присутствующих попадались актеры и актрисы — я встретил Леа Массари. В беседках подавали шампанское и карибские коктейли. Оркестр играл калипсо.

Шенк произнес короткую речь. Он выразил радость по поводу успеха новых фильмов совместного производства: «Битва при Марафоне» и «Колосс Родосский».

Тина приехала с небольшим опозданием. На ней было изумрудно-зеленое платье для коктейля от модного дома Galitzine. Как всегда, к ней подходят американцы, просят огонька, пытаются завязать разговор, она отвечает либо нет, в зависимости от настроения, поворачивается к ним спиной и уходит. Тину нельзя купить, и это еще слабо сказано, — за это я ее и люблю. Я увел ее к миниатюрному круглому храмику под колоннадой, где был устроен бар. Я выпил две порции виски. Она тоже. Затем мы вернулись на площадку для танцев. Оркестр играл болеро, толстый латиноамериканец томно шептал что-то вроде:

Мы медленно кружились среди других танцующих, саксофон подхватывал глухие, подводные звуки контрабаса. Я чувствовал, как груди Тины прижимаются к моему телу, а ее волосы касаются моей щеки. Кругом были боссы «Метро Голдвин Мейер» и их холодные секретарши, продюсеры «Люкс Студиос» и их гости в смокингах, а я целовал Тину, медленно, нежно, где мы были, на каком острове, на каком берегу, ночь никогда не кончится, ночь существует для того, чтобы танцевать до зари, чтобы прижимать к себе женщину в изумрудно-зеленом платье, а Тина отвечала на поцелуи, обвив мою шею руками, закрыв глаза, далеко, так далеко отсюда, и мне было хорошо.

Роже Вадим сидит на террасе кафе «Стрега-Дзеппа». Я был немного знаком с ним — мы встречались, когда он работал в «Пари Матч». По правде говоря, он проводил больше времени в «Прекрасной оружейнице», с манекенщицами, чем в коридорах журнала. Сейчас он привез в Рим свой фильм «Опасные связи» с Жераром Филипом и Жанной Моро.

Вадим издалека машет мне рукой, я подхожу и присаживаюсь к нему за столик. Он всегда элегантен, причем вид у него чуть рассеянный, как будто мысли его блуждают где-то далеко; невольно вспоминается медленный, отрешенный полет кондора, но горе добыче, когда он камнем упадет на нее! Жизнь идет своим чередом, а проживает он ее на русский манер. Если он без денег, за него платят другие. Если он при деньгах, то угощает всех. Мне рассказали про один его трюк: в первую ночь с девушкой он сперва притворяется импотентом. Девица паникует, винит себя: как же так, она не смогла разжечь этого знаменитого соблазнителя, бывшего мужа Брижит Бардо, мужчину, который создал женщину! И показывает лучшее, на что она способна.

С безразличной миной Вадим следит за окружающими — нет, не за женщинами, а за мужчинами, которые могут его затмить. Мы обмениваемся сведениями, отчасти уже просочившимися в прессу. Растущие котировки: Филипп Леруа-Болье, Ален Делон, Сэми Фрей, Лоран Терзиеф. Стабильные котировки: Филипп Лемер и Жан-Луи Трентиньян.

У Жана-Ноэля Гринда бурный роман с богатой мексиканкой, Сильвией Касабьянкас. Принц Виктор-Эммануил Савойский путешествует с Доминик Клодель, внучкой поэта. В обоих случаях девушки — несовершеннолетние. Свадьба Джин Сиберг и Франсуа Морейля под угрозой. Жак Шарье проходит лечение сном в медонской клинике Бельвю: у него нелады с Брижит, которая играет в фильме Клузо и будто бы затеяла интрижку с Филиппом Леруа-Болье.

Вадим больше ничего не говорит о Брижит, но среди людей, которых он упоминает, есть и те, кто сменил его в постели дивы: Трентиньян, Шарье и — не исключено — Леруа-Болье. А может, и Сэми Фрей? Он сейчас снимается с Брижит. Вероятно, сюда следовало бы добавить и Саша Дистеля, но это еще вопрос.

В свойственной ему манере — небрежно и откровенно, однако не переходя границ приличия, — Вадим рассказывает мне, что его жена Аннетт отдаляется от него. Несколько недель назад он снял дом в Сен-Тропе, неподалеку от пляжа Таити. И теперь Аннетт не хочет уезжать оттуда, отказалась ехать с ним в Рим: ей больше нравится смотреть нимскую корриду. При этом ее часто видят с Саша Дистелем. Вадим подумывает о разводе. Но надо добиться, чтобы у него не отобрали двухлетнюю Натали.

Потом бегло упоминает двух сестер-парижанок, восемнадцати и шестнадцати лет. По его словам, они просто бесподобны. Их фамилия Дорлеак.

Пока он говорит, блондинка за соседним столиком пожирает его глазами. А он не удостаивает ее взглядом. Хотя не мог не заметить: от него ничто не ускользает. В какой-то момент он оборачивается и посылает ей неотразимую улыбку.

Что объединяет Вадима и Саша Дистеля? Оба они — из русских эмигрантов.

А что происходит на праздниках, где я не бываю? В одном старом дворце на пьяцца Латерано был прием. Гости напились. Началась партия в стрип-покер. Под конец несколько женщин разделись до лифчиков, мужчины — до трусов, а одна девушка осталась совсем голая и плакала.

19 часов. Терраса кафе «Канова» на пьяцца дель Пополо. В углу о чем-то спорят Орфео Тамбури и Марио Сольдати. За столиком недалеко от нас сидят американские туристы в ярких цветастых рубашках, коротко стриженные, с «кодаком» на шее. Тина указывает на обелиск, увенчанный крестом. «This Egyptian dick got a hard-on» [14] А у этого египетского парня встало (англ.). , — говорит она достаточно громко, чтобы соотечественники могли услышать. Они остолбенело смотрят на нее.