Шамай Голан - Палисандровая кровать госпожи Альдоби

На работе он о своих расчетах не рассказывал. Хотел жить спокойно и не вызывать ни у кого панику. Это условие в те дни поставили перед ним врачи. Залкинд подписал гарантийное письмо от имени рабочего поселенческого кооператива «Шорашим». И Нафтали сдержал слово. На работу Нафтали приходил раньше господина Коэна и господина Левита. Выходил из дому с зарей, медленно шел по дремлющим улицам города, поднимался по ступеням старого здания конторы и ощущал себя удаленным и отделенным от шума мусороуборочных машин там, внизу, на Сионской площади. Суматоха пробуждающейся площади как бы не доходит до него, даже голоса продавцов газет, выкрикивавших тревожные новости. Пока на место старого Фурмана не пришла госпожа Альдоби. Со своими серьгами, с узкими бретельками на длинных платьях.

Вопреки всему, расчеты его оправдались. Издалека он видел желтые танки, поднимавшиеся по склону из пустыни. Через час-два придут солдаты в огромных своих касках, выпрыгнут из бронетранспортеров, прикладами «калашниковых» с примкнутыми к ним штыками взломают двери: йа-алла!

— Пошли! — крикнул Нафтали.

— Позавтракаем, — сказала госпожа Альдоби. — Нельзя выходить из дома на пустой желудок.

Она развела руками, словно желая подтвердить справедливость своих слов.

— Женщина в моем положении обязана поесть. Вдруг будет двойня или даже тройня, — так говорила моя бабушка.

И она исчезла за дверью кухни.

Ну да, снова ее бабушка. Все знает со времен турецкой и британской администрации. Но мудрость бабушки им не поможет, если внезапно из пустыни возникнут солдаты в ботинках с шипами — «калашниковы» на плечах, а на устах — призывы резать евреев: итбах-ал-йахуд. Нафтали умеет владеть собой. Хладнокровие сослужило ему службу уже тогда, когда он выдержал натиск вод в канализационных колодцах и когда ему удалось освободиться из психиатрической больницы. Так что хладнокровие и сейчас должно ему помочь, не спасет их армия, сражающаяся на дальнем севере или в пустыне на юге, а тут уже идут с востока желтые танки и бронетранспортеры. Он знал, что именно так все произойдет, и потому планировал их бегство весь год, со дня свадьбы, и постарался как можно быстрее завершить дела, когда жена поведала ему, что скоро он станет отцом. Нафтали своими силами установил аварийную лестницу и упаковал рюкзак.

— Скорее! — крикнул он в сторону кухни.

— Сейчас, милый! — услышал ее голос сквозь шум жарящейся еды. Конечно же, она уверена, что они не заметят нас. Великие члены Синедриона, похороненные в скалах недалеко от их дома, защитят нас, или, быть может, защитит нас бабушка, рассказывающая о том, как турки спасались бегством, и о том, что ждет всех врагов Израиля, и про то, как генерал Алленби въехал на коне в узкие улочки иерусалимского Старого города.

Он ворвался в кухню.

— Нурит! — глаза его были полны мольбы, губы шептали: — Нурит, — ее имя, которое он произносил в ночи.

Она вышла из кухни в спальню, Нафтали — за нею. Надела платье, обратила к нему взгляд и спросила:

— Куда бежать? — и повторила: — Куда бежать, господин Онгейм, ведь тут наш дом! И он не знал, что ответить госпоже Альдоби. Ибо тот, кто не знает, что такое приклады винтовок, и крики «раус», и выстрелы на Умшлагплац, — даже если он изучил опыт всех поколений, живших в Иерусалиме, — не знает истинной правды.

Нафтали закинул на спину ранец, надел шляпу, вернулся в комнату и подал госпоже Альдоби ее шляпу. Пальцы ее коснулись широких полей шляпы, как будто стряхивая с них пыль последнего лета. Он специально купил ей эту шляпу на случай бегства. В те времена газеты возвещали, что войны не будет в ближайшие десять лет, и если даже она вспыхнет, результаты ее заранее известны, поскольку битву определит не количество стали, а качество человека. И тогда Нафтали попросил у жены извинения, вошел в магазин и через минуту вышел оттуда с коробкой в руках. «Дорожная шляпа», — торжественно возгласил он, открыл коробку и указал на белую подкладку шляпы: против зноя и дождя. Голос его был серьезен: невозможно без шляпы, госпожа Альдоби, когда газеты пишут о качестве против количества, — надо подготовиться к спасению. Она ответила, что члены семьи Альдоби никогда никуда не бежали. Нафтали процедил насмешливо: так-то оно так. Следящий за очередью на такси объявил: Тель-Авив, Тель-Авив, продавец газет громко выкрикивал о нашей линии Мажино вдоль Суэцкого канала. «У моего отца был пистолет, — шептала госпожа Альдоби, — и мы, дети, насыпали песок в мешки, которыми закладывали окна».

— Повезло вам, — поцеловал он ее в щеку и сунул шляпу ей под мышку.

— Пошли отсюда.

Он потянул жену за руку, они пересекли шумную Сионскую площадь, затем поднялись по улице Штрауса, и сердце его непонятно почему было полно радости, он радовался наивности своей жены, трогательному ее невежеству. Он защитит ее, да и кто другой может уберечь ее от страданий, если не Нафтали Онгейм, лучше всех умеющий убегать и спасаться? Рука его скользнула по ее бедрам и даже чуть ниже, еще до того как они пришли домой и опустились на широкий матрас, набитый мягкими перьями.

— Куда бежать? — опять спросила госпожа Альдоби. Глаза ее не были видны под полями шляпы, она старалась не встречаться с ним взглядом.

Нафтали на миг замер в изумлении, потом вдруг закричал:

— В «Шорашим»! Надо их предупредить!

Госпожа Альдоби спокойно закрыла газовый кран, опустила жалюзи. Ему чудились громкие гортанные крики, топот по лестнице, выстрелы. Он внезапно сжал ее ладонь.

— Ключ! — вскричала она.

— К черту ключ! — ответил он, не отпуская ее руку.

Но она не сдалась. Она извлекла из сумки ключ и дважды повернула его в замке. Затем сказала, что не пойдет с ним по пожарной лестнице. Ребенок у нее в животе может получить повреждения. Ей известно, что враг еще далеко, что наши солдаты держатся стойко и в наш район врага не пропустят, как не пустили в дни погромов. Она медленно спустилась по каменным ступеням, но Нафтали опередил ее и, не говоря ни слова, потянул ее к черному ходу. На улице госпожа Альдоби остановила такси. Попросила отвезти их к железнодорожной станции. Нафтали встрепенулся: ни при каких обстоятельствах нельзя ехать на станцию!

Водитель повернул на запад, к автобусной станции. По дороге проехали мимо военного лагеря. Охранник дремал у входа. И Нафтали знал, что ему не верят. Так же, как там .

С победной улыбкой он указал на длинные очереди к автобусам, на плачущих младенцев, на визжащих матерей и на отцов, пытавшихся прорваться вне очереди. Видишь? Он весь выпрямился и перебросил ранец на грудь, чтобы удобнее было работать локтями, пробиваться и прокладывать путь жене. Пробившись в автобус, он посадил ее у окна. Пусть подышит свежим воздухом, ей станет легче. Но на спуске к Шаар-Агай [2] Врата ущелья ( иврит ) — место, где шоссе от гор Иудеи выходит на приморскую низменность по дороге в Тель-Авив. он поменялся с ней местами.