Леонид Жуховицкий - Колькин ключ

— Не, — ответил он, помедлив, — в вахтеры неохота. Вот в сторожа пойду.

Сказано это было с добродушной ленцой, интонацию он вполне контролировал, а вот настроение уже не мог удержать в положенной колее. Он ощущал, как нарастает внутри не то чтобы обида — на кого? — и даже не раздражение, а какая-то неясная злость. Это было глупо, но он чувствовал, что вот-вот сорвется.

Стоп, подумал он, ни к чему. Не по делу.

Но остановиться уже не мог…

— А разница? — спросила Раиса. — Что сторож, что вахтер, один черт.

— Не, — возразил Пермяков и упрямо потряс пальцем, — сторожем лучше.

— Ну, пусть сторожем, — терпеливо согласилась Раиса. — Узнавать?

— А сколько там платят?

Вопрос был риторический — сколько платят, знали оба.

— Хоть бы и даром, — сказала Раиса, — чего ты беспокоишься? С голоду не умрешь: уж одного мужика как-нибудь прокормлю.

Видно, пустой разговор вокруг ясного дела стал ей надоедать.

— Это конечно, — морща лоб, кивнул Пермяков. — Но, понимаешь, неловко как-то: мужику — и упираться за восемь червонцев. Ты вон баба, и то…

— Так я же на сварке. У нас книжечку не почитаешь!

Она начинала злиться, и от этой ее злости Пермяков сразу почувствовал себя, спокойнее. Он спросил беззаботным тоном стороннего человека:

— А вообще тут в Ключе кто больше всех огребает?

— Скреперисты, наверное, — хмуро бросила Раиса, — тоже давила в себе злость.

— По многу выходит?

— Как работают. А то и по восемьсот.

— Больше начальника стройки? — поднял брови Пермяков. — Вот это бы мне подошло..

— А кто мешает? — жестковато спросила Раиса. — Пойди на курсы, годик поучись, годик попрактикуйся — и все дела.

— Два года? Это долго, — отказался Пермяков. — Вот недели бы за две…

— Ну, попробуй, может, и получится.

— А на спор если — за два дня.

— И на что спорить? — спросила она, не слишком пряча пренебрежение к разболтавшемуся мужику.

— На что хочешь, — щедро сказал Пермяков и со спокойным азартом посмотрел в глаза Раисе. Она что-то заподозрила.

— Работал, что ли?

— Кем?

— На скрепере.

— И близко не подходил.

— А как же спорить собираешься?

Пермяков уверенно сказал:

— Нет такой машины, чтобы за двое суток ее не понять. Кроме, конечно, разных там… Ладно, Ключа это не касается.

Раиса посмотрела испытующе:

— А сломается что?

— В первый-то день не сломается! А за ночь я тебе не то что паршивый скрепер — дирижабль по винтику разберу, смажу и опять соберу.

От его напора Раиса совсем присмирела.

— Механик, что ли?

— Отчасти, — ответил Пермяков уже без азарта. Он был недоволен собой: завелся, расхвастался. Да и приврал — чего уж там…

Раиса вдруг спросила:

— Спать очень хочешь? Он удивился:

— Да пока нет.

— Давай чаю попьем.

— Мы же только из-за стола.

— Ну и что?

Снова прошли на кухню, только теперь, во избежание недоразумений, прикрыли за собой дверь. Пили чай, потом сидели так. Пермяков каялся:

— За ночь до винтика — это я, конечно, хватанул. Тут ночи в три бы управиться! И то лучше, чтобы умный человек рядом стоял. Узлы, конечно, типовые, докопаться можно. Но у каждого механизма свои тонкости. Так-то оно просто: подергал рычаги, понял, что к чему, — и рули! Но вот чтобы досконально…

— У меня в механизации мужик знакомый, — сказала Раиса, — начальник мастерской. Всех там знает. Хочешь, сходим?

Но в Пермякове взыграло самолюбие:

— Что я, мальчик — за ручку водить? Сам договорюсь!

А потом опять прощались на лестничной площадке…

Ночь была темная, и Пермякову нравилось, что темная. Он шел быстро, вскинув легкую голову, как двадцатилетний, и чернота над головой казалась ему мягкой и ворсистой, бархатной.

А что, думал он, можно и так повернуть, вполне даже забавно. Плоты ведь вязал, можно и железки подергать. Годика полтора-два, пока настроение. Любопытно же поглядеть, кто на что годится.

В себе он был уверен полностью. Машина незнакомая, но ведь машина. Машина, и не более того. Учитель, конечно, потребуется, самому вникать долго. Но за этим дело не станет: еще не родился мужик, с которым нельзя договориться…

Правда, скреперистов наверняка перебор — уж очень работа денежная. Ну и пусть! Зато самосвал или тем более бортовая — это реально. Для начала достаточно, и время будет подучиться втихаря. Пусть сперва не восемьсот в Месяц, пусть триста. И с этим что делать, еще придется решать. Разве что пайщиком идти в хорошее дело — дом для Эдгара По…

Права у него когда-то были. Правда, книжечка осталась, со многим прочим, в его иной, как Раиса сформулировала, «прошлой» жизни. Но права — что, можно и заново сдать, тут стройка, и тянуть с этими делами никому выгоды дет. В крайнем случае можно сперва на ремонт — там права не нужны…

Одно заботило и томило — объяснять придется. Много чего объяснять. Особенно если бумажки потребуют, а скорей всего, потребуют. Не хотелось объяснять! Так не хотелось — скулы сводило.

Но, с другой стороны, что делать? Клясться, конечно, не клялся, но все равно как бы обещал. И девка хорошая. Тут уж без дураков — хорошая…

Утром Пермяков, как обычно, позавтракал с Павликом. Тот начал было возмущаться вчерашней историей с дружинниками, но Пермяков сразу перевел разговор в план юмористический, и через три минуты оба хохотали, вспоминая в подробностях, как ловко и остроумно вели себя они и как нелепо — доморощенные детективы. Пермяков вышел в прихожую закрыть за парнишкой дверь и, вместо обычного кивка, попрощался с ним за руку.

Вернувшись в кухню, он перемыл посуду, и, подумав, вытер насухо. Выплеснул из чайника остывшую воду, а остаток заварки слил в чашку и выпил, как водку, одним большим глотком, радуясь крепкой бодрящей горечи. После чего споро, минуты за три, покидал свои немногочисленные вещички в рюкзак.

Над резиновыми сапогами заколебался: тяжелы, громоздки, а впереди долгое лето. Бросить, что ли? Но пока он не знал, куда вывернет дорога, на запад, на юг или, может, на север, и поэтому, уложив в рюкзак легкие, из заменителя, полуботинки, вынул и расправил портянки, добела отстиранные, отдохнувшие за две недели и не пахнущие ничем, кроме чистого полотна.

Уже в сапогах он посидел у стола, глядя на Павликову койку и виновато вздыхая. Потом принялся писать записку.

«Павлик, дружище, — написал он, — извини, что толком не попрощался. Так уж вышло — не могу дождаться, надо уходить. Спасибо тебе…»

Тут Пермяков остановился и задумался. Поблагодарить хотел, непременно хотел. Но разные слова, по смыслу подходящие, казались фальшивыми и даже лицемерными. Сокрушенно качнув головой, он просто поставил точку.

«…Спасибо тебе. С дороги, где остановлюсь, обязательно напишу. За меня не беспокойся, все нормально, просто так сложилось. А ты тут…»