Жан-Кристоф Руфин - Глобалия

— Вот что я вам скажу, — торжественно произнес он, — компетентные органы были правы, когда не позволили вам изучать историю.

— Это еще почему? — не выдержал Байкал.

Рон Альтман не спеша вытер губы салфеткой в красно-белую клетку.

— Друг мой, история вас интересует не потому, что вы хотите ее понять. Вы хотите сами вершить историю.

При этих словах он отодвинулся назад вместе со стулом, который громко скрипнул по полу. Так он, не вставая, оказался на расстоянии вытянутой руки от жаровни. Альтман ухватил кастрюлю и поставил ее на стол.

— Вы верите, что существует какой-то другой мир за границами Глобалии. Вы не перестаете мечтать о мире, где все ваши качества: храбрость, богатое воображение, любовь к приключениям, готовность пожертвовать собой — будут востребованы. Вот почему вас так тянет в антизоны.

Байкал тряхнул головой.

— Я и сам не знаю почему.

Альтман растроганно взглянул на него поверх своего бокала.

— Это настоящее чудо! — пробормотал он, оставив прокурорский тон, которым произнес предыдущую тираду, — столько лет мы искореняем идеализм, утопии, революционный романтизм, и после всего этого еще встречаются такие натуры, как вы! Это иначе как чудом и назвать нельзя...

А потом, словно выйдя из оцепенения, добавил:

— На десерт у нас пирог с вишнями из здешнего сада. Что скажете?

Из-за его манеры, не меняя тона, перескакивать с одной темы на другую, от истории к кулинарии, создавалось впечатление, что даже в самых далеких друг от друга областях есть нечто общее. В еде порой чувствовался привкус трагедии, а история казалась своего рода гастрономическим изыском.

Альтман отворил тяжелую дверь кладовой, исчез внутри и вернулся с овальным блюдом, которое торжественно водрузил на стол, любовно разглядывая золотистую поверхность пирога. Огромные пурпурные вишни тонули в тесте, как в мягкой перине, зазывая отдать должное нежному союзу яиц и молока.

— В этом и состоит парадокс, Байкал. Повторяю, вы кругом неправы. Из-за подобных стремлений вы представляете опасность для нашего мира, любовь к приключениям делает вас нашим врагом, причем врагом грозным. Но именно благодаря всему этому вы нам и нужны.

Охватившая их после обеда задумчивость и легкое опьянение как нельзя лучше располагали к серьезному разговору. Байкал чувствовал: сейчас начнется самое главное. Альтман отодвинул свой стул и встал, увлекая за собой гостя. Они вышли в узкую дверь, которая вела в прачечную, и вскоре оказались в саду. Это была не парадная часть, а скорее задворки, где обычно сушилось белье. От земли поднимался запах слитой после стирки грязной воды и стирального порошка.

То ли это подействовало вино, то ли так падали тени, но Байкалу показалось, что лицо старика как-то вдруг осунулось и на нем обозначилось усталое, страдальческое выражение. По дороге к каменному столу и двум скамейкам, над которыми склонились высокие тисы, Альтман оперся на руку своего энергичного спутника.

— Вы слышали о позавчерашнем теракте в Сиэтле? — спросил он усталым голосом, — вы не заметили ничего странного в том, как отреагировало население?

— Я был в тюрьме.

— Да, конечно, я и забыл. Простите.

Они остановились. Альтман отпустил руку Байкала, сел на скамейку и предложил своему собеседнику устроиться напротив. На столике их дожидались две фарфоровые чашки с нарисованными пастушками, кофейник и сахарница.

— Теракт вызвал всеобщее негодование, — вздохнул Альтман, — люди потрясены. Все как обычно. Правительство пообещало наказать виновных. Объявлено, что следствие продвигается успешно и вот-вот будет обезврежена целая террористическая сеть. И все-таки меня что-то смущает.

Он замолчал, позвякивая позолоченной серебряной ложечкой по дну чашки.

— Люди больше не верят в террористов, — наконец проговорил Альтман. — Что вы об этом думаете?

Байкал пожал плечами.

— Сложно сказать. Все-таки есть погибшие. На многих это производит впечатление.

Альтман устало махнул рукой, и его костлявые пальцы нарисовали в воздухе замысловатую фигуру, словно пытались поймать пролетающую мимо пчелу.

— Конечно производит. Точно так же их потрясла бы обычная автокатастрофа. Не больше и не меньше. Это стало восприниматься как роковое стечение обстоятельств. Но образ врага, который во всем виноват, врага активного, решительного, опасного...

Каждое слово он сопровождал ударом по столу, каменная поверхность отзывалась глухим звуком.

— Этот образ уже почти стерся из сознания людей. Мы переживаем одну трагедию за другой, но никто вроде бы и не виноват. Вы понимаете, о чем я?

— Не вижу, в чем здесь проблема, — ответил Байкал, несколько осоловевший после еды.

Услышав это, Альтман поднялся с живостью, какой трудно было от него ожидать, и, пристально глядя Байкалу в глаза, прошипел ему прямо в лицо, как кошка:

— Говорю же вам, проблема в том, что людям нужно чего-то бояться. Может быть, вам и не нужно. Вы исключение. Но остальным, всем остальным это просто необходимо. Как вы думаете, зачем они каждый вечер включают телевизор? Чтобы узнать, чего еще им сегодня удалось избежать.

— С жиру бесятся.

— Мне очень жаль, но я не могу с вами согласиться. Этого не заменит никакое богатство. Понимаете, страх — редкое сокровище. Настоящий страх, который становится частью вас самих, проникает в плоть и кровь, оседает на дне сознания, крутится в голове день и ночь. А без него нельзя. В свободном обществе только он один способен удержать людей вместе. Не будет угрозы, не будет врага, не будет страха, — зачем тогда подчиняться, зачем работать, зачем мириться с существующими порядками? Можете мне поверить, хороший враг — основа стабильного общества. А у нас такого врага больше нет.

— Вы преувеличиваете, — сказал Байкал, которому очень хотелось успокоить старика.

— Простите, но вынужден вам сказать, что вы — последний, кто может об этом судить. Вы ведь никогда не верили в террористов.

— И все-таки, — попытался возразить юноша, — кто-то же совершает теракты.

— А, теракты... Вообще говоря, тут можно обойтись и без врагов...

Последовало молчание, собеседники обменялись понимающими взглядами, в которых смешались легкое удивление и ирония. Но Рон Альтман не собирался углубляться в подобные дебри, а потому решительно тряхнул головой.

— Дело не в этом. Недостаточно формально воспроизвести трагедию. Нам нужны герои, которые смогут вдохнуть в нее жизнь.

Какие-то силуэты бесшумно задвигались по парку и вскоре растаяли в тени деревьев. Похоже, целая армия слуг, телохранителей, садовников оберегала покой этих мест с таким же тщанием, с каким сторожа в зоопарке пекутся о здоровье почтенных представителей краснокнижных видов. Словно старый носорог, Альтман сокрушенно наморщил лоб и сказал: