Ванесса Диффенбах - Язык цветов

– Я хочу, чтобы ты подумала о последствиях своего отказа, – проговорила судья, когда я оказалась рядом. – На карту поставлена не только твоя безопасность и дело правосудия. Речь идет о жизни других детей.

Все взрослые в этом зале считали Элизабет угрозой. Я чуть не расхохоталась, настолько абсурдной была эта мысль. Но я знала, что если начну смеяться, то в конце концов заплачу, а заплакав, не смогу остановиться.

Вместо этого я высыпала на судейский стол горсть красных гвоздик. Это был первый раз, когда я дарила цветы тому, кто не знал их значения. Этот подарок был знаком моего неповиновения и, как ни странно, возымел действие, невзирая на свою загадочность. Когда я повернулась, чтобы уйти, Элизабет встала. Мы оказались друг напротив друга, и на мгновение сам воздух между нами стал горячим, как разлучившее нас дыхание пламени. Я побежала. Судья забила молоточком; Мередит кричала, чтобы я вернулась. Но я распахнула двери зала суда и сбежала вниз на шесть лестничных пролетов, открыла дверь пожарного выхода и выбежала на улицу. Яркий свет ударил в глаза, и я остановилась. Неважно, в какую сторону я побегу, Мередит все равно меня поймает. Она отвезет меня в больницу, потом поместит в детский дом или отправит в тюрьму для несовершеннолетних. Восемь лет я буду переезжать с места на место по первому ее приказу. А потом, в восемнадцать, стану свободной и останусь одна.

Я поежилась. Стоял декабрь, было холодно, ясное голубое небо обманчиво навевало мысли о тепле. Я легла на землю там, где стояла, прижавшись щекой к нагревшемуся асфальту.

Как я хотела домой.

Прошло десять лет, и Элизабет по-прежнему хотела быть со мной.

Я сложила ее письмо несколько раз, пока не получился маленький квадратик, и сунула в лифчик. Оно грело кожу, пока я работала рядом с Марленой. Я подвела тебя, писала она. Я тоже жалею об этом каждый день.

А внизу, перед тем как поставить свое имя, она написала: прошу тебя, возвращайся домой. Два или три раза в час я доставала письмо и перечитывала эти короткие слова, пока не запомнила наизусть не только текст, но и форму каждой буквы. Марлена ни о чем меня не спрашивала, лишь работала усерднее, чтобы наверстать время, потерянное из-за моей рассеянности.

Я поеду к Элизабет. Я решила это, как только прочла письмо впервые, сидя на тротуаре с Ренатой. Но прошла неделя, а потом и месяц. Прошло лето, наступила осень, а я так и не поехала. Я оправдывала свое бездействие занятостью ввиду затянувшегося сезона свадеб. Осенью их стало столько же, сколько и в летние месяцы: капризные, суеверные невесты готовы были выходить замуж в воскресенье поздней осенью, лишь бы не обращаться к другому флористу. Капризных я ненавидела больше всего. Они были недостаточно богаты, чтобы перебить других в летние месяцы и спланировать шикарную свадьбу изящно и благородно, но достаточно богаты, чтобы вращаться в тех же кругах, испытывая муки постоянного сравнения. Мои осенние невесты были не уверены в себе, а мужчины, за которых они выходили замуж, слишком им потакали. Нам с Марленой не раз назначали консультацию в последнюю минуту, когда все, что мы спланировали, было отвергнуто, и приходилось начинать заново за день до свадьбы.

Но не одна лишь занятость мешала мне поехать к ней. Радость от того, что Элизабет по-прежнему хочет меня видеть, притупила боль последних десяти лет, и даже моя непрекращающаяся тоска по дочери слегка поутихла. К тому же, пока я не осуществила свое намерение, обещание, высказанное в ее письме, оставалось неприкосновенным. Но если бы я постучала в ее дверь, то рискнула бы столкнуться с совсем другим человеком. Наверняка она постарела, а может, впала в депрессию или озлобилась. Риск был слишком велик.

В пятницу утром в конце октября раздался звонок, которого я ждала: невеста, которой следовало отказать после первой же консультации. Каролина не знала, что ей нужно ни от меня, ни от своих отношений, и заливалась слезами всякий раз, как я задавала ей вопрос, ответа на который она не знала, то есть каждый раз, когда я спрашивала ее о чем-то более сложном, чем ее имя и дата свадьбы. Но мне нравился ее жених, Марк, и, может быть, поэтому я не отказалась от этой пары; он поддразнивал ее, но ласково, а не обидно.

Я ответила с первого звонка. И пока решала, попросить ли ее зайти или соврать, что занята, подошла к окну спальни и увидела, что она сидит на тротуаре напротив дома. Она смотрела на меня. Марк сидел рядом. Ее кулаки были сжаты. Разжав одной рукой пальцы на другой, она помахала мне. Я подняла окно и повесила трубку.

– Сейчас спущусь, – сказала я, совсем как Наталья, когда я впервые постучалась в дверь.

Как и Наталья, я спешить не стала. Было около десяти, я успела принять душ и одеться, поэтому пошла на кухню и приготовила чай, сварила яйцо и поджарила тост. Если мы сейчас займемся букетами – а я знала, что так и будет, – мне предстоит проработать почти сутки без остановки. Я не спеша поела, выпила два стакана молока и лишь тогда спустилась по лестнице.

Каролина обняла меня. Ей было около тридцати, но она заплетала волосы в две длинные косички и благодаря этому выглядела намного моложе. Когда она села за стол напротив меня, я увидела, что ее голубые глаза полны слез.

– Свадьба уже завтра, – сообщила она, как будто я могла об этом забыть. – И мне кажется, я все неправильно выбрала. – Она лихорадочно задышала и застучала по сердцу ладонью.

Марк сел с ней рядом и постучал ей кулаком по спине. Она рассмеялась и икнула.

– Сдерживает слезы, – объяснил он. – Если будет плакать перед свадьбой, на фотографиях глаза будут опухшие.

Каролина снова засмеялась, и по щеке скатилась слеза. Припечатав ее наманикюренным ногтем, как муху, она поцеловала Марка.

– Он не понимает, как это важно, – сказала она. – Он никогда не встречался с Алехандрой и Луисом и не знает, какие у них отношения.

Я кивнула, делая вид, что помню, о какой паре идет речь, и помню цветы, которые для них выбрала.

– Так чем я могу помочь? – спросила я как можно спокойнее.

– Знаете старую игру: если бы до конца жизни вы могли есть только пять блюд, что бы это было?

Я кивнула, хоть и не знала такую игру.

– Так вот, я все время об этом думаю. Ведь выбирать цветы для свадьбы – это все равно, что выбрать пять качеств, которые будут определять отношения всю оставшуюся жизнь. Представляете, как это сложно?

– Она говорит «всю оставшуюся жизнь», как будто речь идет о неизлечимой болезни, – сказал Марк.

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Каролина принялась разглядывать свои ладони. Я же слушала их разговор вполуха и думала о том, какие пять блюд согласилась бы есть до конца жизни. Пончики – определенно. А нужно уточнять какие или можно сказать: с разными начинками? С разными начинками, решила я, но особенно – с кленовым сиропом.