Говард Немеров - Игра на своем поле

– Молодой человек, – заговорил сенатор Стэмп, – я тут слыхал, что вы провалили Блента по вашему предмету. Так ли это?

Голос у сенатора был густой, ласковый и… страшный. Чарльзу вдруг представилась сцена расследования в комиссии конгресса.

– Да, сэр.

– Воображаю, как вам это было неприятно, – продолжал сенатор, – но вы выполнили свой долг. Каждому из нас приходится время от времени делать то, что нам не по душе, и знайте, молодой человек, вас за это никто не смеет осуждать.

«Благодарить его я должен, что ли?» – подумал Чарльз.

– Насколько я понял, – не унимался сенатор, – после того, как профессор Нейджел разъяснил вам, что значит этот неудовлетворительный балл с точки зрения политики вашего учебного заведения, и нарисовал вам, если можно так выразиться, всю картину в целом, вы проявили благоразумие, великодушие и человечность, согласившись пересмотреть ваше решение.

– Я только сказал, что согласен поговорить с мистером Блентом, – негромко и с оттенком досады заметил Чарльз.

– Простите, сенатор, – испуганно вмешался Нейджел, видя, что Стэмп собирается продолжать эту дискуссию. – Попросим лучше мистера Осмэна изложить нам обстоятельства в его трактовке.

– Я хочу сказать, – невозмутимо продолжал сенатор, – что я уважаю таких людей, которые любят лишний раз подумать и предпочитают не идти против течения.

– О чем речь? – спросил Герман Сэйр. – Я понял так, что парню разрешили играть.

– Теперь выяснилось, – Чарльз повернулся к ректору, – что этот вопрос зависит не от меня. С моей стороны возражений нет. А что касается этической стороны моего поступка, – негодующе добавил он, – то до нее никому не должно быть дела. Я принял решение и не желаю больше об этом думать.

– Ну-ну, это уже слишком! – сказал сенатор.

– У меня свои основания, – упрямо продолжал Чарльз, – достаточно резонные, но совсем не те, что вы думаете. – Он сразу понял, что сказал глупость, которой ставит себя в неловкое положение, и поспешно обратился к ректору: – Вы действовали в этом вопросе, как сочли нужным. Я не сомневаюсь, что у вас тоже были веские основания. У каждого есть свои основания. Но позвольте мне сказать вам: у вас порочная тактика.

– Чарльз, я от вас ничего не таил. Вы могли об этом знать…

– Однако же не знал!

– Я не обязан был вас информировать, – сказал Нейджел с достоинством, – любой беспристрастный человек вам скажет, что действия преподавателя другой кафедры не должны влиять на ваше решение. Грубо говоря, это даже не ваше дело.

– Очень хорошо, очень хорошо! – воскликнул Чарльз. – Однако вы ждали моего решения, чтобы повлиять на решение Солмона. Меня сделали штрейкбрехером, предателем, а к моему коллеге применили меры, которые с нравственной точки зрения являются насильственными, но насилие не помогло, и вот, пожалуйста, вы снова на том же месте, где были сегодня утром.

– Позвольте, вы что, опять передумали насчет Блента?

Этот изумленный вопрос ректора показался Чарльзу до того нелепым, что он осекся.

– Нет, – помолчав, ответил он устало, – по мотивам, которые я здесь упомянул и которые категорически отказываюсь обсуждать, я не возражаю. Мне все равно. Пусть играет. Я даже считаю, что он должен играть. Я сыт по горло этим Блентом. Я больше слышать о нем не хочу. Сейчас я говорю о более важном: вы натравливаете одного преподавателя на другого! Разумеется, я позвонил мистеру Солмону и извинился перед ним. – Чарльз гневно оглядел собеседников, как бы спрашивая, посмеют ли они оспаривать его право на это. – Но он, естественно, отказался принять мои извинения. Да и как бы он мог?

– Подробности меня не интересуют, – угрюмо сказал Сэйр. – Хармон, вы знаете, что я, как правило, не вмешиваюсь в ваши дела. Но в данном случае речь идет о сущем пустяке, и вы должны выполнить мою просьбу: я обещал дочери, что ее приятель будет завтра играть. Из-за чего весь этот шум? Не понимаю.

– Герман, я уже вам объяснял, – сказал ректор, – мистер Солмон имел полное право поступить так, как он поступил. Если наши уговоры не помогут и он будет настаивать на своем праве, я просто буду бессилен что-либо сделать. Конечно, с моей точки зрения, он поступает неразумно.

– Неразумным людям нечего делать в колледже, – возразил Сэйр. – Пусть он об этом подумает!

– Ну, знаете, Герман, преподавателя высшего учебного заведения нельзя просто так взять и выгнать. Да еще за то, что он выполнил свой долг.

– Это почему? Кто же так ведет бизнес?

– Колледж – не бизнес!

– Оно и видно…

Наступила тишина; беседа зашла в тупик. Все сидели злые, кроме сенатора, и он первый нарушил молчание.

– Признаться, я жалею, что ввязался в эту историю. Но я привез сюда родителей Блента, и они сидят в гостинице, каждый в своем номере, потому что они, оказывается, разошлись, и будет глупее глупого, если они придут со мной завтра на стадион, а их сын не играет. Может… как вы считаете, может, если я пошлю их к этому мистеру Солмону, они его разжалобят?

– По-моему, этого не следует делать, Джози, – возразил ректор.

– Тогда попросим профессора Осмэна. Молодой человек, вы тут говорили, что у вас есть какие-то свои причины, почему вы разрешили Бленту играть. Имейте в виду, я никогда ничего не выпытываю. Я уважаю вашу сдержанность. Но не могли бы вы каким-либо путем сделать так, чтобы эти же причины воздействовали и на вашего коллегу? Поговорили бы с ним по душам…

– И тем самым вы бы исправили ваши с ним отношения, – добавил Нейджел.

«А что будет, если рассказать им, как Реймонд Блент получил взятку за то, чтобы не играть? – подумал Чарльз. – Нет, нельзя, наверняка не поверят, ведь таких вещей, скажут, не бывает». – И, сам ощутив внезапное сомнение, он нервно пощупал бумажник, туго набитый двадцатидолларовыми банкнотами.

– Не думаю, что это поможет, сенатор, – сказал Чарльз и, не удержавшись, добавил: – И притом поступки преподавателя другой кафедры ведь не мое дело!

– Чарльз, если я некорректно выразился, прошу меня извинить, – сказал Нейджел, – беру свои слова назад. Я знаю, как вам осточертела эта история, и мне – не меньше, но, может быть, вы согласитесь… ради нас? Очень жаль, что так получилось, но раз уж мы зашли столь далеко, попробуем все же довести дело до конца законным путем.

– Миндальничайте с ними побольше, наверняка проиграете! – сказал Герман Сэйр. – Кстати, не этот ли Солмон послал к черту нашу комиссию по проверке лояльности? Я бы ему это припомнил!

– Нет, нет, Герман, этого не надо сейчас касаться, – остановил его Нейджел. – И я бы не стал смешивать эти вещи. Не беспокойтесь, мы его и так проверяем!

– Погодите, это уже серьезное дело, – вмешался сенатор. – В конце концов футбол – чисто американский спорт, наша национальная святыня, и если мы видим попытки вести подрывную деятельность…