Говард Немеров - Игра на своем поле

Костер пылал, и неровные языки пламени превращали темное спортивное поле в пещеру с пляшущими длинными тенями. Сверху, с шоссе, проходящего над полем, где Лили остановила машину, была видна толпа, пока еще не очень большая. Люди, казалось, бесцельно слонялись туда и сюда. Временами доносилось пение, которое то и дело обрывалось, словно никому не хотелось подтягивать. Оно больше напоминало заунывное бормотание, в котором чудилось что-то зловещее. На переднем плане перед костром дурачились и кувыркались какие-то парни в белых свитерах, несколько человек беседовали чуть поодаль, а двое, взгромоздившись на высоченные ходули, развертывали стяг футов в двадцать длиной, с эмблемой колледжа. К месту сбора подъезжали машины, из общежитий и клубов стекался народ. То тут, то там образовывался тесный круг, и люди начинали скандировать различные призывы, из которых особенно выделялось лающее, истерическое «Дерись!».

Лили прижалась к Чарльзу, и они поцеловались. Мимо пронеслось несколько машин и большой автобус, из его окон раздались непристойные и оскорбительные выкрики по их адресу.

– Это наша команда там, в автобусе, – пояснила Лили,

– Ну и пускай, каждому свое, – отозвался Чарльз, и они снова поцеловались. Было очень холодно. – Может быть, вы считаете, что нам не следует этого делать?

– Если бы я так считала, мы бы этого не делали, – ответила она.

Автобус спустился вниз, к полю, из него высыпали игроки команды и торжественным маршем направились сквозь толпу к деревянной трибуне у костра. Их приветствовали громкими криками. Из-за ворот грянул марш – на поле вступал студенческий оркестр, и каменные стены стадиона отражали гулким эхом мощный рев труб и бой барабанов. Беспорядочный шум стал затихать, организованный хор приветственных голосов звучал теперь слитно, вздымаясь и падая с мерными интервалами, как морской прибой.

– Мне пора, – нехотя сказал Чарльз.– Солмон живет здесь, поблизости. Я могу пройтись пешком. Или же подвезите меня туда, где я оставил свою машину.

– Побудьте со мной еще минутку! Я вас подвезу к его дому. В конце концов должна же я знать, где вас найти. А то еще сбежите от меня.

– Право, Лили, вам незачем туда ехать. Ни к чему совершенно!

– Но это же так интересно! А в случае чего вы меня защитите от опасности.

– Защита не очень-то надежная…

– Через час я за вами приеду.

– Мне очень хочется быть с вами, Лили, очень, но поверьте, это глупая затея.

– Наоборот, самая умная, – убежденно возразила она и снова прильнула к нему, ища поцелуя. По вине обстоятельств поцелуи эти были холодными, хоть и нежными, однако пальто и перчатки не помешали Чарльзу почувствовать ответный трепет. Он решительным движением высвободился из ее объятий.

– Мы делаем глупости, – сказал он. – И притом это не очень честно. Я говорю серьезно, Лили. Я вас полюбил и хочу на вас жениться, понимаете?

– Понимаю, – прозвучал неуверенный ответ.

– А вы меня любите? Она ответила не сразу:

– Вы ищете положительного человека, а я совсем не положительная.

– И все-таки? Она вздохнула.

– Пожалуй, да. Меня к вам очень тянет, Чарльз.

– Так, понятно! – сказал он раздраженно и стал медленно, демонстративно выбираться из машины.

– Мне бы не следовало вас удерживать, – сказала Лили, – но все же погодите. Я скажу то, что вам хочется услышать, но предупреждаю: принимайте меня такой, какая я есть.

– Говорите!

– Я люблю вас, Чарльз.

Эта фраза прозвучала так обыденно, что разочаровала его еще больше.

– Ну, а как же наш герой? – Он кивнул в сторону костра.

– Не знаю, просто сама не знаю…

– А этот дурацкий значок вы снимете теперь?

– Вы очень нетерпеливы, так нельзя. Я дала слово носить его до окончания матча, и я обязана свое слово сдержать.

– Не понимаю, почему…

– Вы сами сказали, что остается еще личная порядочность, – напомнила она, – хотя, видит бог, она принимает самые неожиданные формы. Меня ужасно влечет к вам, Чарльз.

– Наше объяснение не назовешь веселым, – сказал он. – И мы тут сидим, как двое бездомных. Поедемте ко мне.

– Сейчас нельзя. Вы должны повидаться с Солмоном, а потом нам предстоит знакомство с местным преступным миром. Или вы уже забыли?

– Неплохо бы забыть…

– Я не могу. Посидим здесь как добрые друзья еще несколько минут, а уж когда промерзнем до костей, я вас повезу куда требуется. Глядите, кажется, старший тренер начинает священнодействие!

До них донесся слабый, дребезжащий голос и кашель, многократно усиленный потрескивающим репродуктором, взрывы аплодисментов, приветственные возгласы. Поднялся легкий ветер, то приближая, то относя в сторону обрывки фраз, словно их читали по развевающемуся полотнищу:

– …приложим усилия… истинный дух борьбы… на днях слышал… сам папа римский… вот так же будет завтра на стадионе… мы постараемся… заверяю вас…

– Дерись, дерись! – скандировала толпа.

– А потом наедятся сосисок и разойдутся с победоносным видом, – сказала Лили, полулежа в объятиях Чарльза.

– Мне всегда грустно наблюдать такие сцены, – сказал он, – ужасно грустно.

– Не потому ли, что вам это все чуждо?

– Наоборот, потому, что не чуждо, или потому, что я понимаю, насколько все это грозно. Толпа шутить не любит.

– И даже такая?

– Любая, если люди собираются, чтобы внушить себе, что жизнь прекраснее, чем она есть. За всем этим скрывается глубокое разочарование.

– Ну что вы! Для них это просто забава.

– Поверьте, что нет! И если бы они это сознавали не в тот момент, когда одиноко и печально каждый бредет к себе домой, а пока они еще все вместе, они бы вам показали другую забаву – погром или линчевание. Иначе это зрелище никогда их полностью не удовлетворит. Им для хорошего пищеварения надо сжечь на костре футболиста, хотя бы из запасных!

– Прелестная мысль! – сказала Лили. – И потом съесть его?

– Вот именно. В детстве у меня были оловянные солдатики, и мы с приятелями играли в войну. Главным для нас были битвы; мы, бывало, делим своих солдатиков, расставляем их по всем правилам стратегии внутри и за пределами крепости, которую строили из кубиков. А потом ощущение реальности у нас пропадало. Наши солдатики все, кажется, умели, кроме одного: самостоятельно двигаться. Поэтому сама война превращалась в скучную формальность и приносила разочарование, и мы старались оттянуть ее как можно дальше, забавляясь парадами, маневрами, передвижением войск и тому подобным. Наконец нам это надоедало, и кто-нибудь из нас, потеряв вдруг терпение, сметал целую дивизию одним махом. Нечто сходное с нынешней ситуацией.

– Милый, вы были, вероятно, довольно флегматичным и лишенным фантазии ребенком. Ведь главная цель каждого – забыться, сделать жизнь более красивой и волнующей, хотя потом в тебя иногда летят комья грязи…