Владислав Артемов - Интересная жизнь. Рассказы

— А президент ваш, Эльцан, между прочим, сказал…

— А что наш президент? — вскидывался мужичонка. — Дерьмо. Что про него говорить. Если весь народ сиволапый, то что? Так-то вот. Получил по харе, умойся! Президент сказал… Чушь он сказал!

— Ты ешь, ешь, — кивал Байрам. — Закусывай.

— От души! — крикнул мужичонка. — Ты ко мне так — и я к тебе так, правильно? Душевно и с понятием. И все хорошо. А то вишь как. Сказал он. Да пошел он…

— Ешь, ешь…

— А бабы! — обозлился внезапно мужичонка. — Вот у вас бабы! А наши что? Проститутки все. Вы своих крепко держите, правильно. А то распустили. Слова не скажи. Ну выпил я, примерно, с другом. Что ж ты с черпаком своим лезешь? Гадина! Голова, знаешь, не казенная… Плесни-ка маленько, друг…

Хаджи налил полстакана.

— А себе?

— У меня есть. — Хаджи приподнял стакан с остатком коньяка. — Ну, давай, мужик… Аллах акбар!

— Воистину акбар! — провозгласил мужичонка, вытянул губы — ив этот миг грозно пошевелился у дверей черный монах и тяжко топнул кованой подошвой.

— Погоди, старец! — приказал монах. — Закосни!

Мужичонка застыл со стаканом у вытянутых губ.

— Вот выпью, закусну, — сказал он дрогнувшим голосом и с нескрываемой опаской поглядел на монаха. — Выпью, как говорится, и закусну…

— Оставь! — приказал монах и поднялся. — А вы, иноплеменные, покиньте нас.

Вспыльчивый Байрам хотел было что-то возразить, гневно насупил брови, но благоразумный Хаджи уже силком тащил его в коридор.

Как только коммерсанты скрылись, монах задвинул дверь и опустил защелку.

— Кайся, православный, — ласковым басом сказал он, снял с пояса широкий ремень из бычачьей кожи, сложил его вдвое и сокрушенно вздохнул. — Кайся, раб Божий. Кайся, заблудшее чадо. Господи, помилуй…

Через минуту несколько взволнованных пассажиров энергично долбились в купе к дежурному проводнику, напряженно размышлявшему над кроссвордом о «горбатом зайце из пяти букв».

— Ну что там еще? — выглядывая наружу, недовольно пробурчал проводник. — Что за грохот? С полок вы, что ли, все посрывались?..

— Режут! — выкрикнула пожилая тетка. — Соседей режут!

— То есть?..

— А то и есть! — вступил интеллигент, дрожащими руками протирая очки и вновь водружая их на переносицу. — В седьмом купе.

— Визжит что порося, — уточнила тетка.

— В седьмом?

— В седьмом, в седьмом! — увлекала тетка проводника. — Я ж говорю, что твой порося.

— Спокойно, граждане, — не совсем уверенно произнес проводник, надел форменную фуражку для официальности и направился по коридору в сторону седьмого купе. — Разберемся.

Подойдя, приложил ухо к двери.

Пассажиры перетаптывались чуть в сторонке.

Никакого визга проводник не услышал, зато явственно донесся изнутри раскатистый бас:

— Повторяй, чадо! Вер-рую-у!..

— Ве-рую! — тоненько и пронзительно повторил кто-то овечьим голосом.

— Во Единого Бога, Отца Все-держи-ителя!..

— Во еди-но-го…

Проводник поскребся в дверь.

— Сгинь, сатана! — страшно рявкнуло изнутри.

Проводник отшатнулся, отпрыгнул от двери. Пучеглазый взгляд его округлился ее больше. Он скинул фуражку, протер ладонью мгновенно вспотевший лоб и, не оглядываясь, бросился в свое убежище. Пассажиры постояли еще несколько времени и тоже тихо разошлись по своим местам.

Коммерсанты вернулись нескоро, очень нескоро. Монаха в купе не было. Не было и его вещей, ни посоха, ни сумы.

Мужичонка сидел в какой-то тихой, просветленной задумчивости, составив ступни и аккуратно положив ладони на коленки, как первоклассник на торжественном утреннике. На лице его бродила легкая умильная улыбка. Погруженный в свои мысли, он даже не взглянул на вошедших.

В стакане на столе подрагивал недопитый коньяк.