Марга Клод - Грузовой лифт

Мы внутри сундука, набитого причудливыми предметами, привезенными из разных стран: африканскими масками, забавными игрушками, ручными колотушками, штамповочными машинками, кирпичными аэропланами, автомобилями, приспособленными под диваны, экзотическими торшерами, оперенными щитами, магическими бубенчиками, кусковым сахаром, мешочками табака, музыкальными инструментами… Внизу, за горой мебели, из застекленного окна брызжут лучи. Они достают нас рикошетом. Мы проходим зигзагом по этой световой дорожке и упираемся в воздушный образ сада, где в деревьях разгуливают на воле животные. Слева от нас я различаю озерцо, окаймленное папирусом, и нескольких голенастых. Однако нас окликает дрожащий голос:

– Пора вам подкрепиться!

Повернув головы к зеркалу, мы замечаем отражение подноса с едой. Старик уводит нас за руку.

– Путь долгий, – говорит он. – Поешьте, а потом выпейте. Вы должны отправиться этой дорогой.

Он наблюдает за мной, словно черты моего лица проступают вдалеке, затем убирает с подноса тарелки, которые я опорожнил.

– Вам нужно отдохнуть. Вы уже выдохлись. Взгляните на себя зеркало, делайте, как Ламбер. Он подталкивает вас, изводит. Раз вы сюда пришли, он вас поймает.

– Где он может находиться?

– Не знаю. Он непредсказуем, может все оставить в проекте и попытать счастья в другом месте. Долго он не появлялся?

– Не могу вам сказать… Давно. Дело в том, что он привязывается к людям…

– Вы заблуждаетесь, он терпеть их не может! Я знаю его реестр наизусть: сплошные шпики, доносы, паранойя. Наблюдения гибкого характера! Факты, факты и ничего, кроме фактов!

Пока старик говорит, я поворачиваю голову к саду, мои глаза словно бы всасывает бинокль, и я вижу, как под деревьями утоляет жажду зверь-гибрид: бык с головой льва и окровавленной шеей…

– Я пригласил Ламбера сюда, но он потешается над зеленью. Он чувствует себя непринужденно только в подвалах и за перегородками. Вы любите зелень?

– Очень.

– Больше, чем этот лабиринт?

– Да, никакого сравнения.

– Хотите работать на меня, а не Ламбера? Я предлагаю вам его комнату и ежедневное двухразовое питание.

– Но он же ушел!

– Какое вам дело? Оставим это пока. Мое предложение вам нравится?

– Да, если вы реальны.

– Неужели я должен вам говорить, что любой главный наблюдатель реален по отношению к потенциальным реестрам?

– Нет, совершенно верно. Что я выиграю, если соглашусь?

– Разумеется, ничего.

– Этот сад ведет наружу?

– Ведет, совершенно верно.

– Я хочу выйти сейчас же.

– Вы можете это сделать, – с ухмылкой отвечает старик. – Мне достаточно открыть это окно, и, пройдя сквозь сад, вы окажетесь на свободе! Но я должен вас предупредить: если выйдете сейчас, то больше не сможете вернуться, и это станет формой вашего исчезновения…

Подытожим. Под влиянием этих загадочных слов мы возвращаемся к люку, который позволяет нам вернуться в подвал с нишами, и послушно влезаем в трубу.

– Диск, – спрашиваю я. – Как я через него пройду?

– Не беспокойтесь, он пропускает того, кто хочет выйти. Чудо лишь в том, чтобы войти.

Вот так, не став редактором, мы обнаруживаем, что нас сделали наблюдателем с полной занятостью. Теперь я царь; у нас есть сеть, ведущая к собранию такого множества реальностей, что их хватило бы на жизни миллиарда людей. Меня ждет реестр – большой, еще чистый том, лежащий на аналое. Но, прежде чем приняться за свою личную версию событий, мне остается еще изучить, какие секреты скрывают реестры. На этот счет ко мне приходит идея: возможно, судьба наблюдаемых связана с гораздо более низким уровнем, нежели полагает Ламбер? И что, если весь этот тяжелый труд – лишь иллюзия? За всеми этими сокровищами я предчувствую ловушку. Неужели мне тоже придется исчезнуть в миг своего выбора?

Легенда, переходящая из одного реестра в другой, гласит, что на фундаменте здания некогда было возведено жилище ремесленника-ювелира и что вырезанная им лупа послужила зрительным эталоном общему предку Ламберов.

Поскольку важные участки лабиринта не посещались десятилетиями и даже веками, какую ценность может иметь подобное утверждение? Кроме того, 1 – й и 3-й реестры напичканы сведениями о нравах, царящих в промежуточных сетях, и мы, конечно, не забыли, что они размещались на нескольких уровнях, связанных неустойчивыми матрицами, которые могли сотни раз видоизменить их конфигурацию.

Как свидетельствуют документы, внутри тупиков, превращенных в холодильные камеры, были установлены большие кадки с человеческими останками, предназначенными для потребления.

В наше время объединение редакторов делится на представительские группы, обладающие почти неограниченными способностями превращения. В некоторых дальних частях сетей разворачиваются жуткие бои, и здесь никогда не бывает тех ясных рассветов и синеватых сумерек, что тысячами способов описаны в стольких реестрах. Преобладающий цвет – красный. Пахнет мочой, серой и кровью. Строительство лабиринта только началось, и многие трубы все еще ведут наружу.

Реестр № 3 напоминает Таблицу законов: Ламбер стал свидетелем смерти одного человека. Члены семьи не хотят забирать останки, найденные полицией. Составляется протокол. Пользуясь случаем, легитимно оформляют будущее мертвецов, провозглашают законы. Непрерывные конфликты, в которых сталкивались представительские группы, сменяются мирным периодом. Банды гангстеров уносят останки и торгуют ими, как движимым имуществом. 3-й и 11-й (Ламберов) реестры сходны во многих отношениях. Они были бы тождественны, если бы Ламбер сам решился составить Таблицу законов. Правда, когда мы вышли из тумана на углу улицы морозным зимним утром и отправились за ним, он уже давно жил один; поскольку он находился в одиннадцатой позиции, ему открывались очень широкие перспективы.

Да простятся нам эти отступления, но в последний раз мы неблагоразумно забежали вперед, когда несколько десятков страниц назад взялись отчитаться во всем, что сможем здесь увидеть и услышать. Отчитываться – значит выкликать слова, а слова заключают в себе клубки фраз.

Мы отправляемся в погоню за сюжетом с единственной целью – сделать из него книгу, а затем вынуждены упрощать.

Вовсе нелегко делиться странным ощущением, которое вас охватывает, когда вы поселяетесь на неопределенный срок в трубе, если она хранит в своих стенках некую память о человеческой теплоте. По сравнению с этим альвеола всегда покажется уютнее. Известно, что в альвеоле есть зрительная трубка, а также искушение светом, которое ослабляет понимание глаза и особенно – взгляда. Стало быть, мы спустимся до точки, где темнота становится самой плотной и окончательной, поскольку именно там, несомненно, скрыта матрица реальностей.