Жюльен Грак - Побережье Сирта

Голос Ванессы вдруг стал более серьезным.

— …Не исключено, что они просто являются более зрелыми и более проницательными знатоками действия, людьми, которые в случае необходимости всегда готовы рискнуть, дабы увидеть предмет со всех сторон , и которые обладают достаточно смелым умом, чтобы понять раньше других, что за пространством глупого и слепого подстрекательства, стервенеющего в безысходной ночи своих мелких желаний, есть место, если не боишься почувствовать себя очень одиноким, для почти божественного наслаждения, наслаждения перейти также и на другую сторону, испытать одновременно и давление, и сопротивление. Тех, кого Орсенна по простоте душевной (хотя и не без лукавства) опрометчиво называет перебежчиками и предателями, мой внутренний голос порой называл поэтами события. Мне хотелось бы, чтобы ты хорошо понял эти вещи, Альдо, если ты настроен и дальше сохранять наше взаимопонимание, и чтобы ты решил, наконец, в какой мере — но не более того — ты склонен принимать во внимание свою собственную щепетильность. А если ты все же намерен упорно культивировать ее, то мне хотелось бы сказать тебе, а я ведь только что вернулась из Орсенны, — добавила она серьезным тоном, — что там все происходит иначе, чем ты себе представляешь, и что там теперь к ней могут отнестись менее терпеливо, чем раньше.

— Мне известно, что твой отец опять обрел былое влияние, — заметил я осторожно. — Должен тебе сказать, что поначалу эта новость не показалась мне слишком обнадеживающей.

По виду Ванессы нельзя было понять, поняла она намек или нет.

— Ты увидишь, что там произошли большие изменения, — продолжала она, слегка прищурив глаза. — Причем, может быть, даже не те, о которых ты думаешь… Я нашла город более разбуженным, чем ожидала, — добавила она после паузы. Она словно подыскивала слово, чтобы высказать нечто с трудом обретающее словесную форму.

— В самом деле?

— Не то чтобы это так уж бросалось в глаза, скорее даже понять происходящее можно, лишь имея хорошее зрение, — продолжала Ванесса. — Некоторые знаки могут поначалу распознать только те глаза, которые долго их подстерегали.

— В Орсенне, насколько хватает человеческой памяти, еще никто и ничего не прочитал по знакам, — сказал я ироническим тоном. — Ты же знаешь, что у нас предзнаменований не существует. Существуют одни только годовщины.

— Однако я была бы удивлена, если бы ты не прочел их так же, как читаю их я, — задумчиво произнесла Ванесса. — Не то чтобы в них содержалась какая-нибудь слишком уж точная информация…

Она снова принялась ходить взад и вперед, иногда останавливаясь и как бы пытаясь удержать какое-то мимолетное впечатление.

— …Люди не вкладывают души в то, что они делают, вот в чем дело. Кажется, что они, как говорится, находятся где-то в другом месте , что они все время думают о чем-то ином. Лица, которые попадаются теперь на улице, — а ведь ты припоминаешь, Альдо, за каждым из них раньше скрывалась такая наполненная, такая полнокровная, такая осязаемая жизнь, что ее впору было сравнить с прогулкой по аллеям утреннего сада, — иногда напоминали мне фасады покинутых домов, которые сохраняют лишь для того, чтобы не нарушать общей упорядоченности строений на улице. Теперь по Орсенне гуляешь, как по квартире, откуда люди вот-вот собираются съехать. Причем я бы не сказала, что мне это не нравилось, — добавила она с улыбкой. — В некоторые дни мне казалось, что ее улочки совсем опустели и что по ним носится вольный морской ветер.

— Я смотрю, ты в Орсенне дома не сидела, — прервал я ее раздраженно.

— Такое ощущение, что люди инстинктивно высвобождают в себе место для чего-то, что еще не произошло, — продолжала она, словно и не слыша меня. — Но искренне скажу тебе, салоны Орсенны от этого ничего не выиграли. Никогда я еще не слышала таких удручающе скучных разговоров. Знаешь, вокруг чего они обычно вертятся? Понимаешь, меня просто поразило, что даже ноябрьский бал в Консульте или приближающееся награждение медалью Святого Иуды и то обсуждаются без энтузиазма.

— Что ж, больше достанется Маремме. Надеюсь, ты дала им понять, как здесь языки работают?

Ванесса посмотрела на меня с иронической гримаской.

— У тебя плохое настроение, Альдо. Думаю, что скоро в Орсенне тем для разговоров будет нисколько не меньше, чем у нас. Ты даже и представить себе не можешь, как быстро в наше время разносятся свежие новости.

— Не хочешь ли ты сказать, что там знают ? — спросил я, вставая… Я почувствовал, что лицо мое резко побледнело. — Я ведь только что отправил свое донесение.

— Какой же ты все-таки ребенок, Альдо. В Маремме все стало известно на следующий день, а мне сообщили всего на один день позже. Мне казалось, что-то витает в воздухе, и я приняла меры, чтобы меня предупредили. Что ты хочешь, Альдо, я люблю знать, что где происходит, — продолжала она, глядя на меня острым взглядом. — И у меня не было никаких причин скрывать там новость, которая рано или поздно все равно бы распространилась. Ты же знаешь, как женщинам нравится выглядеть осведомленными, — добавила она со зловещей веселостью в голосе, — вполне невинная мания.

Я дотронулся рукой до своего лба, но он был не потный. Мне казалось, что меня, голого и окоченевшего, взяли в фокус ослепительного прожектора. О последствиях я не думал: я испытывал только пронзительный ужас перед чем-то похожим на физическое прикосновение: те тысячи глаз, устремленных там на меня, теперь знали .

— Это конец! — глупо произнес я бесцветным голосом и почувствовал, что вместо констатации факта выразил пожелание: в это мгновение внезапной слабости я страстно желал, чтобы земля разверзлась у меня под ногами. В эту минуту, только в эту минуту я все понял; при свете всех этих вдруг загоревшихся дальними звездами зрачков я наконец увидел , что я наделал.

— Ты меня не понял, Альдо, — елейным голосом продолжала Ванесса. — Я приняла меры предосторожности. Я представила событие в самом выигрышном для тебя свете. Разумеется, я изобразила все чуть-чуть иначе, чем было на самом деле. Все теперь там считают, что ты подвергся вероломному нападению в открытом море.

Я смотрел на нее какое-то мгновение непонимающим взглядом, все еще не веря в ее коварство.

— Я получил оттуда серьезное предупреждение, — сказал я тихим голосом. — И ты об этом знала, разве не так, или догадывалась… Ты ведь так хорошо осведомлена. Ты хочешь, чтобы Орсенна не отступала, так ведь, Ванесса, — продолжал я, выведенный из себя ее молчанием; я встал, приблизился к ней и, почти касаясь ее лица, говорил теперь сквозь зубы. — Вот для чего ты возбудила заранее общественное мнение, вот для чего закрыла за мной все двери. Только не ври! — бросил я ей, срываясь на резкий крик. — Это сделала ты, этого хотела ты, а не я, клянусь перед Богом, и ты все прекрасно понимаешь, Ванесса, прекрасно понимаешь, что за этим скрывается.